Любить нельзя - Ева Ройс Страница 49

Марк Чернигов

Не помню, когда в нашей маленькой квартире перестал гореть свет. То ли электричество отрубили из-за долгов, то ли мать не могла купить лампочку, то ли что-то еще, но, сколько я себя помню, меня окружала полутьма, которую изредка нарушали солнечные лучи. Потому что даже солнце, будто стыдясь, не спешило освещать наше жилище, скрываясь или за тучами, или за высотками, окруженными тощими соснами с сухими ветками.

Темнота всегда была моим единственным другом и при этом самым верным врагом. Её я боялся, но ценил больше всего. Она своей шалью из мглы умела прикрывать и прятать от всего мира. И она же обнажала клыки из моих страхов, чтобы вонзить их, когда я доверчиво жался к ней.

А потом… Появилась Поля. Свет. Неистовый, искрящийся, настолько яркий, что сначала больно глазам с непривычки. Ни одна звезда не могла сравниться с ней в сиянии и чистоте. Девочка с серыми глазами и самой лучистой улыбкой, какую только можно было встретить такому, как я. Она слепила. Не давала покоя. Вытаскивала на свет всё то, что я тщательно скрывал под толщей пыли, потому что не видел смысла использовать в тех реалиях, которые топили меня с младенчества. Да и каким я должен был стать, если родная мать сделала всего лишь две вещи для меня – родила и подделала документы, чтобы меня не заперли в детдоме, чтобы у меня появился шанс на лучшую жизнь.

Сначала я не смотрел на свою «сестру». Кто она такая, чтобы обращать внимание? Девочка, воспитанная в любви, достатке и бесконечной дозволенности? Мне далеко было до её высот. В то время, как она рисовала яркими красками на холстах, я пытался оттереть грязные разводы на душе. Пока она лучисто улыбалась окружающим, я думал о том, что никто из них меня никогда не поймёт. Считал, что видят во мне заморыша, которого вытащили из дерьма. Даже Полина. Особенно она. Раздражала своей опекой и постоянным желанием угодить, будто я немощь какая. Всё пыталась доказать, что мы равны. Вот только я искренне верил – чтобы быть со мной на равных, ей нужно спуститься с Олимпа на самое дно. Туда, куда даже солнце стыдится светить.

Ненавидел девчонку, пока не понял, что бесит меня вовсе не её поведение…

Я влюблялся.

С каждым проклятым днём влюблялся в собственную сестру всё сильнее и пытался оттолкнуть как можно дальше.

Переломный момент случился в тот день, когда напился с пацанами в одной из заброшек. В первый раз и в сопли. Она дотащила до комнаты и просидела со мной всю ночь, прикрыв перед отцом, и это было… Это было мило. Поступок, на который не все пацаны способны.

Помню проснулся тогда, а она спит, сложив руки на моей кровати. Наплевав на всё, просто перетащил её к себе и укрыл, а потом полночи рассматривал мягкие черты лица, не понимая почему не хочу отталкивать, но всё равно продолжаю. Той ночью мне не снились кошмары, ставшие моими постоянными спутниками во тьме. Та ночь вообще круто перевернула мою жизнь, не предупредив, что падать с высот Олимпа на самое дно куда больнее, чем оставаться на своём месте и не пытаться вскарабкаться на территорию солнца.

В тысячный раз набирая сообщение и стирая его, я крепко зажмурился. Нужно ли выяснять всё таким способом? Имеет ли это значение сейчас? Ведь назад мне уже точно не повернуть.

Да и как спросить? В тот день в школе, когда её поцеловал… Я ведь сам не знал, что делаю. Не понимал. Не думал, что этим действием разрушу то хрупкое, что установилось между нами. Я готов был оберегать. Готов был в любую передрягу за неё. До последнего считал, что она единственный лучик солнца, проникший в мою тьму. Я просто хотел, чтобы это никогда не заканчивалось. Да только позже выяснилось, что она, как и любой смертный, способна на удар в спину.

Испугалась моих действий? Просто скажи “нет”, я пойму.

Поля же посчитала, что есть способ куда лучше: сдать заморыша отцу, чтобы тот отправил в спецучреждение для раздолбаев вроде меня. Сама же продолжила строить из себя невинную овечку. Она была единственной, кому я рассказал. Единственной, кому я в тот момент безоговорочно верил. Видимо, долго терпела гадости, которые я говорил и делал. Втиралась в доверие, ждала повода, чтобы избавиться от меня, продолжая изображать милейшее создание.

Так я думал, пока меня дрессировали, как зверёныша. Учили жить счастливо, улыбаться, быть социально полезным. И только вернувшись в отцовский дом и наблюдая за ней понял, что она продолжает светить, как и прежде. Искренне не понимает, почему я с ней веду себя, как ублюдок.

Да потому что не мог я иначе!

Каждый долбанный день думал о той, кто острой отравой струился по венам. Той, чья улыбка слепит не глаза – душу! Полина чётко дала понять, что не собирается переступать моральных границ, и я старался держаться на расстоянии, потому что больной, но не конченый извращенец. Прикрывал необходимость дышать ею откровенной ненавистью и неприязнью. Чтобы не дать нам ни единого шанса. Поэтому продолжал верить в лживость самой светлой на планете девочки.

Но это всё равно не сработало.

В какой момент я понял, что больше не могу? Когда узнал, что она идёт на свидание с парнем? В голове всё перевернулось за один короткий, но громкий удар сердца. Не уверен, что реакция была бы другой, не будь этим парнем Клинов. Но почему-то от понимания, что он может быть у моей некогда сестры первым, выбило почву из-под ног и выжало воздух из лёгких.

Егор был засранцем каких поискать. Он играючи втирался в доверие к людям, а после всаживал нож в спину без зазрения совести, как случилось и со мной. Во время нашей дружбы я особо к этому не цеплялся, когда речь касалась посторонних людей. Подставлять под удар спину ближнего – вот его кредо по жизни. Вот и я выполнил роль щита, едва речь зашла об употреблённых им наркотиках.