Пластырь для души - Валентина Сегида Страница 49

– Фотография?

– Да, она была приколота скрепкой к обложке дневника, – говорю я и смотрю, как Бабаня находит ее.

– Ах, эта… Я подарила ее Паше на память при прощании в Берлине. Думала, мы больше с ним никогда не встретимся. А нет, всю жизнь потом вместе прожили. Я легко рассталась со своим прошлым, жила новой жизнью. Только одно имело значение. Вы же прочитали дневник? – Ее голос дрожит. От того спокойствия, которое мы увидели пять минут назад, не осталось и следа. Она сидела в обнимку со своими призраками, и, как бы сильно ни пыталась совладать с собой, я видела, как непросто ей это дается.

– Да, – говорим мы с Валерой разом.

– Паша поехал за мной в лагерь, когда узнал, что я там. Мы встретились на станции, мне удалось сбежать. Он там ждал баржу, чтоб плыть в лагерь. Мы вместе вернулись в Ленинград, и он помог сделать мне новые документы. Поженились. Я попросила его выкинуть мои вещи, которые он хранил в комнате на Лиговке. Катя Щеглова умерла, я знала, что преследовавшие меня охранники видели, как я утонула. Видимо, он не смог выкинуть все. Он много лет хотел реабилитировать мое имя, считая мою ссылку частично своей виной.

– Почему?

– Его жена боялась, что он уйдет ко мне. Ревновала. Раньше много не нужно было, чтоб тебя отправили в тюрьму. Она написала на меня донос, придумала мне преступлений. У нее брат работал в НКВД, он помог, и меня арестовали.

– Это очень несправедливо, – говорю я. Мне искренне жаль эту женщину. Но она не выглядит несчастной. Ей не нужна моя жалость, это так поразило меня.

– Я всех простила и прожила счастливую жизнь. Паша искал меня. Несколько лет не мог найти, а потом она ему призналась, что сделала. Не смогла жить с чувством вины. Не было у них счастья даже без меня. Он поехал за мной. Хотел жить там со мной, или я даже не знаю, что он собирался делать.

– Но вы же герой нашей страны и должны были получать заслуженные почести и уважение.

– Мне это было ни к чему. Я выучилась на врача и занималась любимым делом каждый день до самой старости. Прошлое перестало для меня существовать. Только мысли о сыне причиняли боль. Я искала его, Паша, пока был жив, тоже пытался помочь. Потом у нас родилась Светочка. Мы просто жили и находили утешение друг в дуге. Он в каком-то смысле тоже потерял своих детей. Они так и не простили его за мать. Он пытался как мог наладить с ними отношения, но, кроме самого младшего Коли, никто не хотел с ним общаться.

– Как вам удалось всех простить? Где вы взяли силы, чтоб не сдаться и жить дальше? – Я никак не могу понять эту женщина. Все, что с ней произошло, – это такая чудовищная несправедливость.

– В любви. И в желании жить. Это выбор каждого, как жить. Я хотела во что бы то ни стало найти своего сына. Это спасло меня в лагере. А потом много лет двигало меня по жизни. Я так и не нашла его, но каждое утро я просыпаюсь и вспоминаю, что у меня есть смысл прожить этот день. Там, в лагере, я дала себе обещание, что до последнего вздоха буду его искать. Он снится мне до сих пор, я знаю, что он жив. Я просто не имею права сдаться. Понимаете? Я хотела искупить свою вину перед сыном. Я делала все, чтоб Бог простил меня. Я стала хорошим врачом, чтоб лечить детей, прожила долгую жизнь и смогла помочь не одной тысяче детей. Я видела в этом свое искупление. И верила, что однажды Бог простит меня и я смогу увидеть сына.

– Мы нашли его, – говорит Валера, обрывая Бабаню на полуслове. Я поворачиваюсь и с удивлением смотрю на него. Мы вроде как договорились так сразу ей ничего не говорить. Откуда в нем эта уверенность, что ее сердце выдержит? Хотя, глядя на женщину, которая сидит передо мной, – если кто и выдержит, то только она.

Выражение ее лица меняется. Руки начинают дрожать, а голос нервно скачет, когда она говорит:

– Где он? Расскажите мне все, что знаете про него. Пожалуйста.

Валера достает у себя из внутреннего кармана куртки пачку листов и кладет их на колени Бабани. Фотографии, понимаю я.

– Он живет в Екатеринбурге, врач. Ваша подруга, Надя, вывезла его из блокадного Ленинграда и растила как своего сына. Она умерла пять лет назад. Мы не знаем, что она ему рассказывала. Вот несколько фотографий, которые смог найти мой частный детектив.

Я уже смотрела эти фотографии и знаю, что на них. Сейчас я наблюдаю за лицом Бабани, как она смотрит. Мне очень хочется обнять эту женщину. Слезы самопроизвольно катятся по моим щекам, мне нестерпимо жаль всех. Глядя на женщину, которая семьдесят пять лет не видела своего сына, я не могу сдержать эмоций.

Валера отошел к окну и уставился вдаль. Я вижу, как сильно он потрясен. Но он мужчина и не знает, что в такой ситуации делать. Пелена слез застилает мой взор. Но даже в размытой нечеткой картинке я вижу, как она улыбается. Широкая, открытая и очень добрая улыбка. На ее лице радость и счастье.

Не выдержав напряжения момента, я рыдаю в голос. Я плачу за нее. За себя. За всех нас. Мне не дано понять тайной силы этой женщины. Но мне очень больно от несправедливости жизни. Хотя при чем тут я? И почему во мне столько печали, если рядом сидит счастливая женщина? Я все пытаюсь примерить на себя. Мне хочется быть такой. Уметь забывать, прощать и жить. Жить с тем, что есть, и не гонятся за призраками. Я плачу от всего того, что сама себе придумала про нее. А Бабаня не такая, она верила в Бога и делала что могла. И я сейчас увидела, как это работает. Я смотрела на чудо, и мне было больно от его силы. Я вчитывалась в тягости ее жизни и не знала, как с этим можно дальше жить.

– Вот возьми, – говорит Валера и протягивает мне пачку салфеток. Я беру одну и громко сморкаюсь.

– Ольга, почему вы плачете? – это спрашивает Бабаня, оторвав взгляд от фотографий. – Вы помогли мне найти моего мальчика. Это радостное событие. Я мечтала об этом семьдесят пять лет. Бог меня простил.

– Я просто расчувствовалась. Простите. Я сейчас успокоюсь.

– Я очень вам благодарна. Вы можете меня оставить? Я хочу побыть одна, – говорит Бабаня, и я вижу, как слегка подрагивают уголки ее губ.

– Да, конечно, мы все понимаем. Там в конце есть телефон и адрес вашего сына. Решите сами, звонить ему или нет. Если будет нужна наша помощь, то обращайтесь в любое время, – говорит Валера.

– До свидания, спасибо вам, – говорю я и выхожу из палаты вслед за Валерой.

Домой мы возвращаемся в тишине. У меня на душе опустошение. Я прошу Валеру высадить меня у старого дома и ухожу. Мне нужно побыть одной. Валера не спорит, я вижу, что он тоже под впечатлением. А еще ему нужно уехать на работу.

Каждый в своих мыслях, мы расходимся, чтобы вечером встретиться.

Как вернуться к обычной жизни? Мне нужно как-то снизить градус своей эмоциональности.

– Только не заболей, как в прошлый раз. Знаю я твою впечатлительность. У меня на вечер другие планы, – говорит мне Валера, целует и оставляет стоять у калитки Бабаниного дома. – Я быстро съезжу на работу и вернусь. Будем купаться и жарить шашлыки. Или рыбу? Что ты хочешь? Напиши мне список, что купить, я организую доставку. А еще подумай, куда бы ты хотела слетать. Я думаю, нам стоит выбираться из этого домика во внешний мир. Жить дальше. Может быть, Европа?