Счастье бывает разным - Иосиф Гольман Страница 49

Дней через десять, когда Воскобойникова начала уже терять терпение и надежду на высокодоходную и интересную работу, все неожиданно начало меняться. Не сразу, не одномоментно, но вдруг стали проявляться те, кто почти отказал неделю назад. Они не предлагали ничего нового, однако как бы столбили свою теперешнюю позицию — типа, мы тебя любим и ценим, несмотря ни на что.

Она поняла, что в отношении к ее персоне что-то изменилось — или меняется — наверху. Это было хорошо — ни в высшем образовании, ни тем более на телевидении ей работать не хотелось. Так что подобные подвижки, несомненно, были приятным знаком. Напрягали лишь два обстоятельства.

Первое — ситуация менялась, однако совершенно непонятно оставалось, когда из этих изменений вырулит что-то, для нее практически значимое.

И второе — все, что она делала, она делала автоматически. Потому что так надо. Потому что — не сидеть же сложа руки. Тот драйв, тот знаменитый кураж, который всегда отличал Реактивную Катю, куда-то исчез. Оставалось только надеяться, что — не бесследно.

Все разрешилось в конце второй недели.

Незнакомый голос пригласил подъехать в Кремль для важного разговора.

Она заикнулась насчет пропуска, ее успокоили — машина стоит внизу и ждет.

— Но как же так, я не готова, мне нужно хотя бы двадцать минут.

— Вас подождут, — ответил голос в трубке и послышались гудки.

На встрече Екатерина Степановна узнала, что ее приглашают работать практически в той же должности, но в другом министерстве. Таким образом, никто Воскобойникову на работе не восстанавливал и сил, добившихся ее снятия, не дразнил. Однако ее знания и умения будут востребованы с соответствующей их оплатой.

Сложная система подковерной борьбы в самых верхах государственной машины не прекращала своей деятельности ни на секунду, будь то шестнадцатый век или век двадцать первый.

В качестве своего рода компенсации Екатерине Степановне предложили машину с мигалкой и госдачу. Она отказалась.

Уже через неделю Воскобойникова снова была в колее — одновременно и суперкомпьютер, и таран, и ракета. За бешеным количеством дел производственных можно было не думать о делах личных.

Но она все равно думала.

За все это время Басаргин не позвонил ей ни разу.

Чистов звонил каждый день, утром и вечером.

Она ему не ответила.

Тоже, соответственно, ни разу.

Кое-что из не высказанного вслух

Мария Федоровна Карамышева, доктор медицинских наук, биохимик, одноклассница и подруга Воскобойниковой. Город Москва

Катюха позвонила мне уже под вечер, в первый раз за лето, наверное. А то и за весну. И все равно я очень обрадовалась: как тогда, в школе, влюбилась в эту девчонку с атомным двигателем внутри, так до сих пор и люблю.

Сразу скажу, любовью подруги, а не ныне новомодной, однополой. Наверное, мне в ней нравится все то, чем меня обделила природа. Она — стройная. Я, мягко говоря, не очень. У нее красивое лицо с классическими чертами. У меня — классическое лицо сорокачетырехлетней измученной жизнью россиянки, похожее — как сказал какой-то умник из телевизора, на кол бы его, — на картофелину.

Наконец, Катюха — прирожденный лидер, а я способна командовать только собой. Вон дал мне шеф помощницу, так она в рабочее время шарится по магазинам, а я теперь пашу за двоих.

Короче, Катюха приехала через полчаса. По-хорошему мне бы надо было перенести встречу, но тогда я могла бы долго ее не увидеть. Так что, наплевав на свои собственные проблемки, я бросилась встречать подругу.

Она вошла, и я, в который уж раз за свою долгую жизнь, восхитилась Катькой.

Вот дает же людям Бог, а? Жаль только, что не всем. Талия тонкая, попа чуть не бразильская, грудь как у кинозвезды.

Катюху я люблю не меньше себя, но, если честно, все равно это несправедливо. Ведь ее вечно влюбленному — в нее же — мужу, по-моему, глубоко безразлично, как она выглядит. Потому что Вовчик Чистов безвозвратно утонул в Катькином очаровании едва ли не с детсадовского возраста. Я ж помню, как он за ней бегал. А велела бы ползать — ползал бы. Мне даже его жалко было. Особенно когда Катюха увлеклась неким сибирским самородком, этаким живчиком, только уже не с атомным, а с термоядерным двигателем внутри.

К счастью для Вовчика — да и для Катюхи, наверное, — между ними произошла неуправляемая цепная реакция, и они разлетелись навсегда.

Точнее — я так думала, что навсегда.

Потому что Катька сварила кофе — она без него не жилец — и одной фразой взорвала мне мой утомленный мозг.

— Я ушла от Чистова, — сказала она.

— Мать, ты охренела? — заботливо осведомилась я.

— Так вышло, — не стала вдаваться она в подробности.

Я сразу поняла, в чем дело.

У нас на работе аж две такие истории одновременно. Явление первой любви во вторую молодость.

— Тот сибирский товарищ? — спросила я.

— Он, — вздохнула она.

— Ненадолго, — сказала я.

— Знаю, — спокойно ответила Катюха. — Теперь уже знаю.

После чего в голос разревелась.

Я чуть не умерла от страха. Чтобы Катька ревела? Да она и в детстве не знала, что такое слезы. Я-то сразу пускала сопли, чтобы мальчишки отвязались. Да и сейчас могу прослезиться от книжки или фильма. Но Катюха — человек-кремень!

Я бросилась ее обнимать, жалость переполнила мое сердце, но что я могла еще для нее сделать? Накапать валерьянки — наконец пришла здравая мысль в голову доктора медицинских наук.

Я встала на табуретку, чтобы дотянуться до аптечной полки, к счастью — низенькую. К счастью — потому что эта низенькая сволочь издала гадкий звук и предательски подогнула две ножки сразу.

Я чудом не упала, иначе проблемки враз могли бы стать проблемами — пацан в моем животе нагло изъявил недовольство моими же вынужденными телодвижениями. Думаю — ножками изъявил. И тоже, наверное, двумя сразу.

— Что с тобой? — теперь уже Катька забеспокоилась, даже рыдать перестала.

— Ничего особенного, мальчик зашевелился, — опустив долу глаза, скромно ответила я.

— Какой мальчик? Ты беременна? — не поверила Катюха.

— Ну, власть же призвала к повышению рождаемости.

— Ох, умница ты какая! — завопила Катюха и бросилась мне на шею. — А мне ни слова не сказала, — укорила через секунду, пережив уникальный для данного индивидуума приступ нежности.

— А ты ж не звонишь, — не удержалась я. — Не пишешь. Ведешь себя, как член правительства.