Пусть простить меня невозможно - Ульяна Соболева Страница 49

— Бл*******дь. Она спит. Она, твою, гребаную дивизию, она спит.

И еще одно фото, и еще. Здесь разные ракурсы, их много. Намного больше, чем она прислала мне.

Затягиваясь сигаретой, обернулся и посмотрел на вывороченную сумку, на ее вещи, сброшенные в кучу, и на бумагу, свернутую вчетверо и валяющуюся рядом с ними. Наклонился, поднял. Тряхнул, раскрывая.

"Я все равно сожгу это письмо, как и все те, что писала до него. Зачем пишу их — не знаю… Наверное, я привыкла обо всем говорить только с тобой. Каждый день, как на дне черной ямы, как в могиле. Хочу дышать, а у меня в горле, в глазах, в ушах сырая земля. И все мысли только о тебе. Я больше не слушаю музыку, я не могу вдыхать сигаретный дым… я не могу спать. Без тебя. И это больнее, чем тогда, когда я думала, что ты мертв. Теперь ты мертв только для меня.

Но ведь я сама виновата… Да, так бы ты сказал и говорил мне уже не раз. Конечно, я виновата, Руслан. Виновата в том, что так безумно люблю тебя. Виновата в том, что не нашла иного способа спасти наших детей и тебя. Мне было легче раздробить себя, перемолоть в мясорубке, чем позволить кому-то отнять у меня самое дорогое — тебя и детей. Лучше вдали от вас, но знать, что вы живы. Нет, у меня не было другого выбора. Я его не видела. Ты бы не дал мне все сделать самой, и они бы тебя убили. Я так хотела научиться ненавидеть за то, что ты не понял, не почувствовал, не увидел… но это правильно. Так и надо. Чем ты дальше от меня, тем лучше.

Но как же это больно любить тебя и играть каждый день иное, пытаться убедить тебя и видеть, как у меня получается. Видеть в твоих глазах отчаяние, сменяющееся ненавистью ко мне… А я умираю вдали от тебя. Медленно сгораю, превращаюсь в пепел. Как же это больно — отрывать от себя свою душу и отпускать… смотреть, как она ушла вместе с тобой. Как ты топчешь ее, как вытираешь об нее ноги… когда там с другой забываешь обо мне. Но это конец, Руслан. Это наш финал… где обратного пути нет. И пусть простить меня невозможно, но ты знай — я любила только тебя и никогда… ни в одной своей мысли не предала нас. Прости меня, за все. Прощай. Надеюсь, ты все же будешь счастлив… я всегда знала, что наша любовь обречена. Такие, как мы, слишком мимолетны".

Внутри творится какой-то раздрай. Я впервые, как слепой пес, тыкаюсь из угла в угол и не пойму куда идти. Даже нюх отказал. Как поворот не туда. И я свернул в какую-то безнадежную дыру, в беспросвет самый настоящий. Провел пальцами по фотографии и рухнул на постель, лицом вниз, в матрас. Какое-то время так и лежал. Потом вскочил и схватил свой сотовый. Набрал Прохора, который "вел" Оксану. А там длинные гудки и ни ответа, ни привета. Неприятное ощущение, и сводит скулы, деревенеют ноги и руки. Мне это не нравится.

Ключи от машины со стола прихватил, к двери бросился, вернулся сцапал наше фото с ее кровати, сунул в карман и через одну ступеньку по лестнице вниз, сломя голову, на ходу нащупывая ствол в кобуре сзади.

Со всей дури давлю на газ и набираю Леху.

— Что там с Прохором? Пробей, где его тачка? Он мне не отвечает. Смотри сейчас, пока я на телефоне.

— Стоит уже больше часа в каком-то захолустье. Не уезжал, с тех пор как приехал.

— Адрес скинь.

— Две секунды у тебя на сотовом.

— Давай.

Приехал в какой-то ужасный район, злачное место, рассадник наркоманов. На каждом шагу барыги и кайфушники. Ширяются прямо на улице. Что она здесь забыла? Зачем приезжала в этот гадюшник? К кому? Что ты скрывала от меня, Оксана? Какого черта оговорила себя? Найду тебя и душу на хрен вытрясу. Убью тебя лично. Сверну твою тонкую шею.

Остановил машину, издалека вижу неприметный старый внедорожник Прошки. Снова его набрал — тишина. Уснул, что ли? Иду к его машине, вижу, что за рулем сидит. Точно уснул. Говорил ему, чтоб отпуск взял. После рождения мелкого на ходу вырубается. Я к передней двери крадучись подошел, распахнул резко, и Прохор мне в ноги вывалился, по сиденью кровь растеклась, на асфальт капает. Я палец к шее чуть ниже уха прижал. Выматерился, глаза мертвого Прохора прикрыл и ствол тут же вытащил, щелкнул затвором и к дому. Внутри все холодеет. Паника охватывает постепенно. Вначале клещами за затылок, потом сильными уколами между лопаток вдоль позвоночника. В подъезд вонючий зашел и по лестнице поднимаюсь, оглядываясь на каждую дверь, прислушиваясь. Мне страшно, я весь потный от напряжения и ужаса, что могу увидеть то, с чем никогда не смирюсь, то, что убьет меня самого на месте.

На самом последнем этаже одна из дверей распахнута настежь. Бросился туда.

— Оксана. Ты здесь? Оксанааааа.

Мебель разворочена, все на полу валяется. Как будто кто-то сильно сопротивлялся. Бойня здесь была страшная, лампочка все еще раскачивается в коридоре и поскрипывает. Я в комнату сунулся с пистолетом в вытянутых руках — никого. На кухню бросился. Пот течет по глазам, в рот.

— Оксана, — резкий выпад из-за двери, а на полу мужик какой-то лежит лицом вниз. Наклонился к нему и рывком к себе развернул.

— Твою ж мать, — назад дернулся.

На меня смотрели глаза того, кого я лично закапывал в могиле несколько лет назад живьем.

— З. до-ро-во…Б-бе-ше-ны-й…