Джулия - Звева Казати Модиньяни Страница 49

Расположившись в уютном кабинетике сестры Альфонсы, Гермес взял в руки увесистый том сравнительной анатомии и открыл его на первой странице. Монахиня не жаловала персонал больницы, но к Гермесу относилась ласково, как к родному сыну. Крупная, мужеподобная особа, с черными усиками над верхней губой и густыми нависшими бровями, она больше походила на грузчика, чем на Христову невесту. Медсестры и врачи панически боялись ее, и даже главный врач прислушивался к ее мнению. Если во вверенной ей палате что-то не ладилось – а такое случалось нередко, – она поднимала на ноги всю больницу, а если требовалось, и самого Господа Бога.

– Господи, – громким голосом говорила она, опустившись на колени перед распятием, – ты должен вмешаться, без твоей помощи мне не справиться. Да слышишь ли ты меня, черт побери?

Ее громовой голос разносился по всей больнице, и Гермес не сомневался, что Всевышний под нажимом сестры Альфонсы оставлял свои даже самые неотложные дела и бросался ей на выручку.

Да, монахиня была крута, и только, когда она разговаривала с Гермесом, голос ее смягчался и в нем слышались нежные нотки. Она угощала его кофе с гоголь-моголем, растирая который не жалела сахару, – мальчика надо подкармливать, считала она, он, бедняжка, работает и учится. Частенько она подсовывала ему бутерброды, совсем не лишние при его скудном питании.

Когда он закончил университет и принес сестре Альфонсе свой диплом с отличием, ее глаза заблестели от гордости.

– Из тебя получится толк, мой мальчик, – взволнованно сказала она и прижала Гермеса к своей пышной груди, вздымавшейся под белоснежной, без единого пятнышка, накидкой. Глядя на эту сцену, можно было подумать, что Гермес и в самом деле приходится ей сыном – столько искренней любви было в этом порыве.

Теплая комнатка сестры Альфонсы служила ему надежным прибежищем все годы учебы. Каждую свободную минуту он отдавал занятиям, и здесь ему никто не мешал. Обеденные перерывы, свободные вечера, даже ночи он проводил над книгами в кабинетике сестры Альфонсы, лишь изредка появляясь в неуютном холодном жилище, которое делил со своим товарищем по работе. Фактически он жил в больнице.

Медицина была его призванием, но страстное желание стать врачом объяснялось не только этим: в глубине своей души Гермес был убежден, что ни одна профессия не пользуется у людей таким уважением, как профессия медика. Он видел, с какой надеждой ловила каждое слово докторов его бедная мать, видел, как могущественные, богатые пациенты покорно подчинялись их указаниям. Видел он и главных врачей больниц, и университетских профессоров, и медицинских светил – их всегда окружало уважение, почитание, даже поклонение. Точно жрецы, обладающие какой-то мистической властью, они произносили магические слова, которые жадно ловили непосвященные. Видел он и больных, безнадежно больных, которым лишь от одного вида всемогущего доктора становилось лучше. Гермес поклялся себе, что рано или поздно станет одним из лучших врачей, а может быть, даже лучшим из лучших. Еще когда он только переступил порог университета, он поставил перед собой задачу: стать высококлассным специалистом.

Кто-то постучал в дверь, прервав его тщеславные мечтания.

– Гермес, открой, – услышал он голос ночной дежурной сестры.

Когда он отворил дверь, сестра уже спешила обратно по коридору.

– Что случилось? – крикнул он ей вслед.

– Иди скорей, – обернувшись, но не сбавляя шага, бросила ему сестра.

Он шел за ней, ломая голову, по какому случаю так срочно понадобилось его присутствие.

В самом конце тускло освещенного коридора была особая палата, куда привозили умирающих из приютов, а иногда и заключенных в безнадежном состоянии. У дверей палаты Гермес увидел карабинера.

– Тут один больной, – объяснила наконец не без смущения сестра, – он говорит, что приходится вам отцом. – И она отступила в сторону, пропуская Гермеса в палату.

И в самом деле, на постели лежал совсем старенький Эрколе Корсини. Исхудавший, с ввалившимися щеками и заострившимся носом, бледный, он был похож на мертвеца.

– Что случилось, папа? – стараясь не выдать своего испуга, спросил Гермес.

– Откуда мне знать? Говорят, внутреннее кровотечение. А ты, как я вижу, выбился в люди. Молодец, сынок. – И он попытался улыбнуться бескровными губами, но тут же сморщился от боли.

Пришел дежурный врач, внимательно осмотрел доставленного из тюрьмы больного, потом углубился в снимки.

– Выйди на минутку в коридор, – сказал он Гермесу, и, когда они остались одни, сказал: – Рак желудка в последней стадии. Мне очень жаль. Единственное, чем мы можем помочь, – это обезболивающие уколы.

– Что он сказал? – сразу же спросил сына Эрколе, когда тот вернулся в палату.

– Сказал, что ты поправишься, папа. Тут хорошие врачи, они свое дело знают.

– Все они врут.

– Ну почему же?

– Да потому что я умираю, бесстыжая твоя рожа, а ты мне зубы заговариваешь!

Говорил он с трудом, его дыхание было сиплым и прерывистым.

– Ты просто устал, папа, – терпеливо уговаривал его Гермес, – тебе надо немного поспать.

– Не надо меня обманывать! Я умираю и не боюсь говорить об этом. Я устал врать всю жизнь и теперь скажу правду. Я ничего для тебя не сделал, но и не просил ничего… Побудь со мной, пока не погаснет свет…

Гермес нежно сжал исхудавшую руку отца.

К утру Эрколе Корсини не стало.