Царственная блудница - Елена Арсеньева Страница 49

Отправив камердинера Василия Ивановича Чулковас запискою во дворец и наказав непременно дождаться ответа от барина, а всеголучше – просить его немедля воротиться, Алексей Яковлевич Шубин нахлобучилстарую свою треуголку, которая отчего-то являлась предметом почти священногопоклонения баб и девок в селении Работки Нижегородской губернии, взял палку,без которой идти мог лишь с трудом, и вышел из дому, наказав Татьяне, своейкамчатской жене (до крещения Татьяна звалась Айной), глаз не сводить со спящейАфони. Татьяна, которая когда-то славилась как первая красавица побережьяАвачинской бухты, но быстро увяла, в точности как недолговечные цветы тундры,отродясь не приучена была своевольничать, а уж господину своему и повелителю,коего обожала, словно некое высшее божество, она, конечно, и не помыслилаперечить. Вновь уселась в кресло-качалку возле кровати и предалась исполнениюсвоего долга, который скрашивался мерным, беспрестанным раскачиванием: качатьсяТатьяна любила, аки дитятко малое!

Алексей Яковлевич держал путь к английскомупосольскому дому. Ему хотелось по возможности хоть что-то вызнать об оставшихсятам участниках Афониного приключения. Следовало выяснить, покинул ли посольствоБекетов или находится еще там. Если отбыл – надлежало разузнать, куда и какимпутем. Судьба кавалера-мадемуазель также была ему чрезвычайно любопытна. Ну и,конечно, не намеревался он обойти вниманием участь этого Колумбуса.

– Колумбуса! – ядовито пробормоталШубин. – Мубумбуса! Хренумбуса! Чертберидралумбуса!

Благодаря Чулкову он был в курсе всех событий,происходящих во дворце.

– Ой, батюшки! – раздался рядом визг, ичуть ли не из-под ног задумавшегося Шубина, который мерил да мерил шагамимостовую, ничего вокруг не замечая, выпросталась какая-то согнутая вдвоебабулька с огромной корзиной, тянувшей ее к земле. – Людей давит, ничеговокруг не видит! Еще один сумасшедший! Что ж это за день нынче?!

– Это кто здесь сумасшедший?! – Шубингрозно воздел палку, чтобы вытянуть оскорбительницу по согбенной спине, да непопал – она уже со всех ног улепетывала дальше к Неве, выкрикивая:

– Кто-кто! Да вон чухонка голая под телегойсидит, глаза разуй, вишь, народишко собрался глазеть!

Шубин оставил попытки погони и огляделся. Ивпрямь – несколько человек толпилось на углу, хохоча и подталкивая друг друга вбока. Тут были бабы с корзинами, расторговавшиеся лоточники, какие-то босяки ивездесущие мальчишки. Все они пытались заглянуть под телегу, нагруженную сеноми плотно увязанную: должно быть, только что приехала в город, ее еще не успелиразгрузить, да, по всему, кобыла возчика расковалась, и он отвел ее в небольшуюкузню, притулившуюся за углом. Оттуда доносился перестук молота по наковальне:видать, подкову правили и готовили к набивке. Но куда любопытней было то, чтовиднелось под телегою – толстенная девка с белесыми чухонскими волосами,которыми она старательно пыталась занавесить голые плечи свои и ноги, торчащиеиз-под короткой исподницы. Девка сидела на мостовой, скорчившись, тянула наколени подол исподницы, которая, по ветхости своей и по толщине обладательницы,разлезалась то там, то сям, – и громко подвывала.

– Что за притча? – удивился Шубин,который, сколько не жил на свете и в Санкт-Петербург не наезживал, отродясь невидывал, чтобы там полуголые девки по улицам бегали, хотя, конечно, постоличному положению Питера в нем вполне могли и даже должны были творитьсявсяческие непотребства.

– Да вишь, раздел ее какой-то разбойник.Втащил в подворотню и раздел! – пояснил какой-то лоточник в изрядномгречневике [15]. – Девичью честь брать не стал, не! – решительно покачал он своимгречневиком. – А вот сарафан да платок исхитил, негодник. Эка нынчегоспода извращаться пошли!

– Господа? – повторил Шубин. – Агоспода тут каким боком пришитые?

– А таким, – сказал «гречневик», –что по одежке был тот хитник господином, а по повадке – разбойником. И зови егокак хошь!

Шубин хмыкнул и пошел себе прочь, мигом,впрочем, об сем происшествии забыв, потому что оно никак не касалось ни его, ниего планов касательно способа проникновения в посольский дом к англичанам.Разумеется, эта высокомерная братия не пустит его на порог, да Шубин и непытался соваться с парадного крыльца. Он намерен был поискать ту самуюкалиточку, около которой видел долговязого Афониного жениха с этим, как его...Прохвостом? Или Брамапустом? А, черт, не вспомнить, да и какая разница, как егозвали, того пса? Спасибо ему преогромное, потому что, повинуясь собачьей своейприроде, он не искал отхожего места, а оставил выразительную кучку там, гдестоял. Аккурат напротив секретной калиточки!

Чистоплотный Шубин с помощью несколькихпалочек отшвырнул кучку с дороги и, ощупав калитку, нашел, куда просунуть руку,чтобы сдвинуть внутренний засов. Оглянулся – но никто не заметил, что онвторгается на землю другого государства, да и не случилось никого поблизости, апотому Шубин вторгся-таки – и аккуратно прикрыл за сбой дверку.

Земля эта самая оказалась заросшим садом, иШубин с трудом различил между деревьями очертания здания. Это были, очевидно,те домашние покои посольского дома, о которых говорила Афоня. Он двинулся тудакрадучись, как вдруг впереди заметил какое-то мельканье.

Приблизился, затаившись, и чуть не ахнул,увидев того самого пса, ну, этого, как его... Пес ретиво прыгал вокруг яблони,норовя достать в прыжке что-то, тряпку какую-то, что ли, свисающую с нижнихветвей. Он был так увлечен, что даже не лаял, а громко, азартно сопел и даже нечуял приближения Шубина, который в своих мягких сапогах шел почти бесшумно,забыв про хромоту.

Вот те на! Да ведь это не тряпка, это подолсарафана – синего, с пестрой каймой, какие носят чухонки, приезжающие в Питерторговать молоком. Как же чухонка попала в посольский сад, да еще и на деревоумудрилась запрыгнуть?!

– Чудны дела твои, господи, – пробормоталШубин, делая еще один шаг к дереву, однако тут под его ногой хрустнул сучок, икак английская бесшерстная псина ни была увлечена, она услышала этот шум,повернулась – и Шубин ощутил яростный взгляд блеклых глаз. А в следующеемгновение собака, коротко взрыкнув, бросилась к нему.