Ночи дождей и звезд - Мейв Бинчи Страница 48

— Мама?

— Дэвид! — От радости в ее голосе у него защемило сердце.

— Мама, получил твое письмо о премии.

— О, Дэвид, я не сомневалась, что ты позвонишь. Я знала. Какой ты умница, что позвонил так скоро.

— Понимаешь, я не уверен, что происходит… Не хотел уточнять даты возвращения, рейсов… Слушать планы и обсуждения, что ему надеть на церемонию.

— Папа будет так рад, когда узнает, что ты звонил, очень обрадуется.

Он уже начал чувствовать знакомое давление, которое они на него оказывали. Ощущение тяжести концентрировалось в груди.

Мама продолжала радостно болтать:

— Отец вернется приблизительно через час, до чего же он обрадуется.

— Он, конечно же, в субботу не на работе?

— Нет, нет, просто… э… его нет…

Дэвид удивился.

Папа ходил в синагогу не каждую неделю, но только по большим праздникам. Субботы он всегда проводил дома.

— Что он делает? — спросил Дэвид.

— О, понимаешь… это… — Мама была в замешательстве.

У Дэвида вдруг внутри все похолодело.

— Папа болен? — внезапно спросил он.

— Почему ты так думаешь? — В ее голосе послышался страх.

— Не знаю, мама, вдруг мелькнула мысль, что он, может быть, заболел, а мне не сказал, и вы оба молчали.

— Это чувство появилось у тебя внезапно, далеко в Греции? — задумчиво произнесла она.

— Что-то вроде этого, — огрызнулся он. — Но это правда, мама?

Ожидая ответа, он почувствовал, как остановилось время. Прошло всего несколько секунд, но они показались вечностью. Он смотрел из телефонной будки на жизнь в гавани, как загружались и разгружались суда, толпы людей спешили по своим делам.

— У папы рак прямой кишки, Дэвид, неоперабельный. Ему осталось всего полгода.

У Дэвида перехватило дыхание.

— Мама, он знает? Ему сказали?

— Да, теперь всем говорят, без исключений. Он очень спокоен.

— У него есть боли?

— Нет. Удивительно, никаких, но он принимает много лекарств.

У Дэвида вырвался надрывный вздох, словно он пытался подавить плач.

— О, Дэвид, не расстраивайся. Он настроен очень решительно, совсем не боится.

— Почему ты мне не сказала?

— Ты знаешь своего отца, он такой гордый, не хотел, чтобы ты вернулся из жалости, он не разрешил говорить.

— Понятно, — грустно сказал Дэвид.

— Но он не может запретить тебе знать, Дэвид. Телепатически. Представляешь, ты почувствовал беду на таком огромном расстоянии. Это невероятно, но ты всегда был очень чутким мальчиком.

Никогда Дэвиду не было так стыдно.

— Позвоню еще в понедельник, — пообещал он.

— Сообщишь о своих планах? — с нетерпением спросила мама.

— Да, — виновато произнес он.

Томас позвонил матери.

— Не надо звонить мне издалека, сынок, не трать понапрасну деньги на меня.

— Все нормально, мама, у меня хорошая зарплата, я говорил тебе, хватает, чтобы жить здесь как миллионеру и еще выплачивать Биллу алименты.

— И посылать мне подарки. Ты хороший мальчик, мне нравятся эти журналы, которые ты присылаешь каждый месяц. Я их никогда не покупаю сама.

— Знаю, мам, все для нас, а ничего для себя. Твое вечное правило.

— Так поступает большинство, у кого есть дети, но это не всегда помогает. Господь послал мне тебя и твоего брата, но такое бывает не часто.

— Трудно быть родителем, да, мама?

— Мне это не казалось таким уж сложным делом, но мой муж умер, а не ушел от меня к другой, как это сделала твоя жена.

— В разводе участвуют двое, мама. Здесь виновата не только Ширли.

— Да, но когда ты найдешь себе пару?

— Когда-нибудь, честное слово, и ты об этом узнаешь первой. Ма, звоню, чтобы узнать, как Билл. Ты с ним разговариваешь?

— Ты же знаешь, что да, сынок. Звоню ему каждое воскресенье. Он прекрасно успевает в школе, занимается спортом, он полюбил физкультуру.

— Еще бы, теперь, когда его нудный старый папа не надоедает ему с книжками, стихами и всяким таким.

— Он ужасно по тебе скучает, Томас, ты же знаешь.

— А разве у него нет распрекрасного Энди, а еще братика или сестренки в проекте? Зачем ему я?

— Он говорил, ты не рад, что у них будет ребенок, — сказала мать.

— Не обязан плясать от радости по этому поводу, — съязвил Томас.

— Он сказал, что надеялся, что ты полюбишь нового малыша так же, как Энди любит его, хотя тот ему никто.

— Он действительно думал, что я обрадуюсь этой новости? — сильно удивился Томас.

— Он всего лишь ребенок, Томас. Ему всего девять лет, отец уехал от него, совсем уехал из Америки. Он хватается за соломинки. Он надеялся, что, может быть, ты приедешь и станешь приемным отцом для малыша, как Энди для него.

— Энди просто задница, мама.

— Возможно, это так, сынок, но он добрая задница, Томас, — заметила мать.

— Добрый я, мама.

— Уверена, что ты добрый, но не уверена, что об этом знает Билл.

— Да ладно, мама, я правильно поступил, дал ему свободу, не суетился вокруг него. Дал ему возможность привыкнуть к новой жизни.

— Да, конечно, но может ли ребенок в девять лет это понять?

— А что, по-твоему, должен был сделать я?

— Не знаю, быть рядом с ним, а не за тысячи километров. Мне так кажется.

— Считаешь, это помогло бы?

— Не знаю, но, по крайней мере, Билл, твоя кровь и плоть, не думал бы, что ты его бросил.

— Конечно, мама, я понимаю, что ты сказала.