Простите меня! (Сборник) - Наталья Нестерова Страница 48

Люся развела руками и что-то прокричала своему спутнику, но он услышал только «…не можем». Он показал пальцем на кошку, а потом вопросительно потыкал в сторону забора. Люся согласно закивала и даже попыталась жестами объяснить свое странное поведение там, у калитки, ссылаясь на участников звериного хора.

Мужчина рассмеялся, схватил Марго за шиворот и с силой послал ее за ограду к женихам. Вой мгновенно прекратился. И телевизор вдруг замолчал, фильм, очевидно, кончился.

Тишина. Лесная дачная благодать. Решительный поступок Михаила Борисовича, а именно так звали «насильника», произвел на Люсю огромное впечатление. Он, пять минут назад чудовище, показался ей теперь эталоном мужской смелости и отваги. Спаси ее Михаил Борисович от бандитов, вытащи из-под колес автомобиля или из проруби, Люся бы так не растрогалась. Неисповедимы пути к женскому сердцу. А к Люсиному хоть и было уже протоптано много дорог, Михаил Борисович пробрался совершенно новой тропой.

Но тогда он, конечно, не знал, что покорил усталое Люсино сердце. Она даже благодарности не успела высказать, потому что на крыльцо выскочила Ольга Радиевна и тонко всхлипнула:

— Марго, малышка?

Михаил Борисович и Люся пожали плечами и переглянулись. Выражение грусти и тревоги на лице Ольги Радиевны сменилось на выражение еще большей грусти и тревоги. Как испорченный справочный автомат на вокзале, который, сколько ни перебрасывает пластинки с названиями станций, все показывает расписание поездов до Махачкалы, так ее лицо знало только одну перемену — от кислого к еще более кислому. Она всю жизнь о чем-нибудь страдала и переживала, а когда проблема разрешалась, она все равно страдала — вдруг разрешилась не так, как следовало?

Следом за мамой на крыльцо вышла Оленька и, увидев облитого кефиром Михаила Борисовича, втянув исходящий от него запах, зажала рот и побежала к туалету.

— Видите, как ей плохо?! — воскликнула Люся. — Пойдемте, я с вас грибочки соберу.

— Люся? Ты пришла? — раздался из дома голос Люсиного отца, Семена Ивановича. — Уже и «Время» кончилось, а мы еще не ужинали! — обиженно крикнул он.

— Бегу! — отозвалась Люся. Она обернулась к Ольге Радиевне: — Пожалуйста, соберите с мужчины грибочки, а я ужин приготовлю.

— Грибочки от беременности, — хмыкнул Михаил Борисович.

Брови Ольги Радиевны испуганно поползли вверх.

— Я потом все объясню, — успокоила ее Люся. — А вы пока ложечкой в баночку, соскоблите с него.

Когда Люся уже сливала воду с макарон, в кухню тихо прошмыгнула Ольга Радиевна. Люся забрала у нее баночку с заветным средством, промыла его и залила молоком. Только тогда она обратила внимание на странное дыхание свояченицы. Ольга Радиевна пыталась подавить волнение. Брови у нее так и остались у самой линии волос на лбу, а глаза приняли форму яиц, поставленных на попа.

— Ничего с Марго не случится, — ласково сказала Люся.

Но Ольгу Радиевну волновало другое.

— Вы давно его знаете? Этого мужчину? — пролепетала она.

— Нет. — Люся быстро и ловко вскрывала банки с тушенкой и заправляла ею макароны. — Он полчаса назад гнался за мной в лесу.

Глаза-яйца качнулись, словно намереваясь выкатиться и грохнуться об стол.

— Да вы не волнуйтесь, — сказала Люся, — он не насильник.

— Как можно быть уверенным? — хлюпнула Ольга Радиевна. — Ведь у нас Оленька. Инфекция. Это ужасно!

— Вы имеете в виду грибочки?

— Нет, сифилис.

Люся на мгновение застыла, потом решительно передала кастрюлю Ольге Радиевне:

— Пожалуйста, покормите стариков.

И стремительно отправилась к умывальнику, где Михаил Борисович заканчивал приводить себя в порядок.

Он уже смыл с себя кисломолочную смесь и расчесывал перед зеркалом густую черную с проседью шевелюру и бороду.

— Вы больны? — строго спросила Люся.

— Абсолютно здоров.

— А сифилис?

Михаил Борисович расхохотался. О, как он смеялся! За такой густой раскатистый истинно мужской хохот можно было простить многое. Но не срамную болезнь. Люся насупилась.

— Я вашей родственнице сказал, что по профессии врач, венеролог. И сифилис лечу, а не распространяю.

— Ну, — замялась Люся, — а с ваших больных не могло перейти на… на…

— Грибочки? — снова рассмеялся Михаил Борисович. — Исключено. Пути передачи вензаболеваний, боюсь, уже не грозят вашей родственнице.

— Она очень хорошая женщина, — вступилась за Ольгу Радиевну Люся. — Просто немного испуганная жизнью.

— Да бог с ней. Скажите мне, милая Людмила Семеновна, мы с вами сейчас отправимся искать вашу тележку или вы сначала напоите меня чаем?

Михаил Борисович устроил беременную Оленьку на консультацию к своему приятелю. Врач выписал ей такую мерзкую жидкость, что Оленька от страха (принимать эту гадость три раза в день!) избавилась от токсикоза.

Кошка Маргарита, грязная и голодная, шатаясь от усталости и любовных утех, через сутки вернулась домой.

Михаил Борисович больше не появлялся, не звонил Люсе. А она тосковала. Не могла забыть его рокочущий смех, его насмешливокомплиментарные глаза. В Михаиле Борисовиче была бездна мужского обаяния. Он разговаривал с женщинами слегка покровительственно, но его небрежность волновала собеседниц более, чем иные пылкие речи. Подобный мужской тип хоть и редок, но уже описан в литературе неоднократно. Только не надо его путать с теми вульгарными нахалами, которые ставят женщин в эволюционный ряд между черепахой и обезьяной.

Люся решила позвонить сама, придумала оправдание: врачей и учителей принято благодарить. А Михаил Борисович разве не сделал для их семьи святое дело — беременной помог избавиться от тошноты, а кошке помог забеременеть? Люся купила в кооперативном киоске красивую бутылку, о содержимом которой странно честно для времен повальных фальсификаций было написано на стекле киоска: «Якобы коньяк, вроде французский, говорят — “Наполеон”».

Михаил Борисович Люсиному звонку обрадовался, ловко взял инициативу в свои руки, словно это он, а не Люся дрожащей рукой три минуты назад крутил диск. Настойчиво приглашал Люсю к себе в гости, и она долго не сопротивлялась.

В день свидания Люся взяла отгул и провела все утро в салоне красоты. Там ей сделали педикюр, маникюр, массаж общий и лица отдельно, маску из мякоти кокоса, постригли, завили и причесали. Люся оставила у мастериц половину зарплаты. На мой взгляд, совершенно напрасно. Потому что у Кузьминой-влюбленной глаза светятся необыкновенно, вся она преображается, молодеет — чего никакими искусственными ухищрениями не добиться. Но ведь визит в парикмахерскую — это своего рода допинг. Если вам восемнадцать лет, то вы можете пускаться в любовный марафон без всякой подстраховки, а в тридцать шесть без допинга уже боязно.