Демоны прошлого - Вера Кауи Страница 48

— Надеюсь, приятные?

— В большинстве случаев.

— У нас, например, теперь в бейсбол играют. В Гайд-парке, по воскресеньям.

— В софтбол, — уточнил Эд. — Я как-нибудь объясню тебе разницу. Но, если захочешь посмотреть настоящий бейсбол, скажи, я тебя возьму на матч.

— Еще бы, — с энтузиазмом откликнулся Джеймс. — А вы играете?

— Нет. Моя игра — футбол.

— Мама говорила, вы играли за колледж Дартмут?

— Верно. А ты во что играешь?

Он подал стакан Джеймсу.

— В регби. Еще в крикет, и состою в команде колледжа по гребле. Если повезет, на следующий год войду в университетскую.

— Тогда — за твой успех! — провозгласил Эд, поднимая стакан.

Джеймс с улыбкой кивнул.

— Как мама? — спросил Эд.

— Цветет. В буквальном смысле слова.

Джеймс лихорадочно соображал, что бы еще сказать собеседнику, который — Джеймс это прекрасно знал — обязательно поймет его. Робость и взвинченность испарились. Он будто разговаривал с самим собой.

Эд внимательно наблюдал за Джеймсом. Его глаза подмечали каждый штрих.

— Странно, — доверительно сказал Джеймс. — Мне кажется, мы знакомы всю жизнь. Как по-вашему, отчего это? Я впервые вижу вас, а будто знал всегда.

— Это знание дорогого стоит.

— Мама мне о вас многое рассказала, как она говорила — со сносками, мелким шрифтом и комментариями. И все равно я не был к такому готов. К тому, чтобы мы так…

— Совпали?

— Вот именно. — Джеймс отхлебнул виски. — Дело в том, что я сам попросил маму рассказать мне все в подробностях, не так, как она делала это раньше.

— И она рассказала?

— Да.

Джеймс вопросительно посмотрел на отца. Как бы то ни было, он вторгался в интимную жизнь другого человека, на территорию с надписью: «Проход воспрещен», но инстинктивно чувствовал, что ему позволительно это делать.

— Вы не возражаете?

— Почему же? Ты имеешь право получить точное объяснение, а твоя мать всегда верила в его действенность.

— О, мама… — Он запнулся и неуверенно пожал плечами. — Но вы ведь знаете ее не хуже моего, правда?

— Она иногда подшибает меня кручеными ударами.

— А, это как в бейсболе?

— Примерно.

— А с тех пор, как вы здесь, она выбрала мишенью меня. Я как только увидел ее в выходной, сразу понял — что-то случилось.

Он заметил искру радости в глазах Эда.

— Вы оказываете на нее фантастическое влияние, — простодушно добавил Джеймс.

— Тебе это не по душе?

Джеймс спокойно выдержал прямой взгляд карих глаз.

— Поначалу — да, мне это не нравилось. Я дико ревновал ее. С ней ведь никогда ничего похожего не случалось. И я, конечно, был потрясен. До сих пор мне казалось, я знаю о ней все, а вышло — нет, далеко не все. Вообще ничего не знаю. Ну и взревновал.

— А сейчас?

— А сейчас эта дурацкая ревность рассеялась. Теперь, когда я с вами познакомился… И в конце концов — вы мой отец.

Он произнес это слово, небеса не обрушились, и ему совсем не больно было его выговаривать.

— Я в этом ни секунды не сомневался, — спокойно ответил Эд, и Джеймс снова улыбнулся ему.

— Глупо было бы ревновать к собственному отцу. Мы все же не герои древнегреческой трагедии.

— Нет. В нашем случае это скорее комедия ошибок.

Джеймс расхохотался. Ужасно жаль, что они встретились только сейчас. Сколько времени упущено зря, досадливо подумал он.

Эд, слегка нахмурясь, смотрел на сверток, лежавший у него на коленях.

— Не хотите ли взглянуть на фотографии? — предложил Джеймс. — Я могу прокомментировать; так сказать, закрасить «белые пятна».

— У тебя наверняка здорово получится, — бесцветно отозвался Эд.

— Мама говорит, в этом я тоже похож на вас — за словом в карман не лезу.

Эд помолчал.

— Да, за словом дело не станет, — наконец проговорил он.

Джеймс уловил в его словах невысказанную горечь потери. Да, он по-настоящему любит мать. Оба они любят друг друга. Ему припомнились слова Джайлза о том, что Эд Хардин — человек одинокий. Это правда. Джеймсу страстно захотелось протянуть Эду руку, прикоснуться к нему и сказать: «Я все понимаю». Но ему не хватило смелости.

Ему было невдомек, что его озабоченный, участливый взгляд лучше всяких слов выражал его мысли.

«Ох, Сара, — думал Эд. — Этот замечательный мальчик — твое дитя, хоть мы и похожи как две капли воды. Ты вылепила его по своему образу и подобию, это ясно как день. Внешне это мой сын, а по сути — твой. Это ты передала ему способность сочувствовать, честность и прямоту. В нем ни грана притворства, хитрости, мелкого тщеславия. Он смотрит на меня твоим взглядом, исполненным откровенной прямоты, открыто предлагает себя. Только он еще совсем юный, совсем щенок, полный радостного жизнелюбия, с восторгом принимающий нечаянные удовольствия».

— Давай посмотрим, что тут, — сказал Эд, отставляя стакан и берясь за пакет. Сверху на альбоме лежал конверт. Письмо. Эд вскрыл конверт, и Джеймс поднялся.

— Не покажете ли мне ванную, я хотел бы, как говорится, вымыть руки. Кстати, почему вы называете это место «Джоном»?

Эд рассмеялся.

— Ты меня достал, парень. Честно говоря, не знаю. Но постараюсь выяснить. Третья дверь, налево по коридору.

Эд проводил Джеймса глазами.

Потом начал читать.

«Любовь моя, я подобрала эти фотографии в надежде, что в один прекрасный день ты сможешь их увидеть. Я надеялась и на то, что принесет их тебе именно Джеймс. Если все будет, как я задумала, он доставит их тебе сегодня лично. Теперь все в твоих руках. Если что не так, значит, виновата я, но, зная Джеймса, я уверена, что все будет хорошо. Он милый мальчик, Эд. Когда мы увидимся, ты скажешь, права ли я.

С любовью — Сара».

Милый мальчик, подумал Эд. Надо же! Милый мальчик! Ох уж эта ваша пресловутая английская сдержанность! Какого бога благодарить мне за такое дивное создание? Ох, Сара…

Вернулся Джеймс.

— Роскошная ванная, — сказал он. — Не то что наша.

— Она в твоем распоряжении, — улыбнулся Эд.

— Заметано, — отозвался Джеймс. — Ну что, начнем прогулку по волнам памяти?

Альбом представлял собой иллюстрированную историю жизни Джеймса Латрела, начиная со снимка в крестильной рубашечке из атласа с кружевами, фотографий из раннего детства, отрочества, запечатленных сцен школьных экзаменов (он был в коротких штанишках) и заканчивая фото из студенческой жизни сначала в Итоне, где Джеймс снимался в котелке, и позднее уже в Оксфорде. Ранние фотографии были черно-белыми, поздние — цветными. На многих рядом с сыном была Сара, а также Джайлз и сэр Джордж. Некоторые были сделаны на традиционных сборах ветеранов. На одну из них Эд смотрел дольше, чем на другие.