Миндаль цветет - Оливия Уэдсли Страница 48

С Кавини случалось, что он обращался в азартного игрока; он вдруг начинал верить, что такая-то вещь должна обязательно случиться только потому, что она внезапно пришла ему на ум, или потому, что он сосредоточенно о ней подумал, – всякая причина была хороша, если она соответствовала желаниям Кавини.

В данном случае он говорил себе, что Аверадо случайно услышит Дору, придет в восторг и предложит ей место.

Счастье, которое обычно редко сопутствует человеческому безумию, оказалось на его стороне.

Только прежде чем услышать Дору, Аверадо увидел ее. А когда он узнал, что видение с зелеными глазами, которому он тайно посылал воздушные поцелуи, обладало прекрасным голосом, в нем проснулись его коммерческие инстинкты, он едва мог поверить своему счастью.

Он все забыл – и выгоды, и осторожность, и свое здоровье – и подобно вихрю влетел в скромное жилище Кавини.

Дора была в студии одна; он поцеловал ее и поблагодарил бога, что она здорова. На эту сцену вошли Кавини, и вмиг студия наполнилась веселым шумом; Кавини улыбался, Аверадо сиял, а жена Кавини и его старички родители смеялись и тихонько шушукались.

По приказу Кавини Дора спела гамму, и Аверадо внезапно опять заключил ее в свои объятия, но она постаралась от него отделаться. Он был настоящим итальянцем, не только в оценке музыки, она же еще сохранила строгие англо-французские понятия и вкусы.

День был должным образом отпразднован, и Дора тотчас почувствовала себя окруженной поклонением и лестью; все наперебой старались выказать ей свое внимание.

После этого она стала упражняться под руководством Аверадо, который послал во Флоренцию за знаменитой Ортес, чтобы продолжать уроки с Дорой.

Менее чем в неделю оперный мирок Флоренции и ее окрестностей перестал быть чужим для Доры; она тоже стала звать каждую новую знакомую «carissima» и привыкла к скорым, ничего не значащим поцелуям. В конце концов жизнь опять приобрела для нее известную прелесть, и она перестала чувствовать себя несчастной.

Аверадо рассуждал с Кавини о будущем. Свое крупное состояние он приобрел не путем альтруизма, но обычным мирским способом, и его знание людей было нисколько не меньше его понимания музыки.

– Испания, Мадрид! – воскликнул он, размахивая перед Кавини своими холеными руками. – Родина! Птичка, возвращающаяся в свое гнездо! Какая приманка для сентиментальной нации! Рекламу я поручу маленькому Фредди: у англичан удивительное чутье; они лучше какого-либо другого народа умеют выставить товар лицом и завлечь покупателя. Подождите, вы увидите!

Мадрид действительно оценил Дору. Задолго до их прибытия по всему городу были расклеены афиши в национальных цветах, и в этих афишах Дора фигурировала в качестве «новой дивы» под именем Долорес, причем не упустили случая упомянуть о ее близости с английской аристократией. Конечно, она должна была петь «Кармен». Когда Дора спросила, почему «конечно», Аверадо рассмеялся и успокоительно ответил:

– Все в мире суета. Лучше быть популярным, чем слишком разборчивым. Привередничать могут только люди самонадеянные или очень богатые, первые – потому, что никому нет дела до того, что они собой представляют, а вторые… по другой простой причине. Но чтобы нравиться, вы должны добиваться «всеобщего единения», хотя и не в том смысле, какой имеют в виду наши священники.

Он познакомил Дору со знаменитой Рашелью Дюр, которая оказала ей покровительство, столь необходимое для начинающей артистки; позднее их связала искренняя дружба.

«Несравненная Рашель» в сорок пять лет хорошо знала жизнь; она умела привлекать к себе все, что было яркого, красочного, живого.

Она была очень некрасива, а вместе с тем очень привлекательна и опасна – то, что французы называют «belle laide»; она была крайне впечатлительна при пониженной чувствительности.

Молва наделяла ее бесчисленным множеством любовников; на самом деле у нее был только один, который умер.

Рашель познакомила Дору с жизнью подмостков, и молодая певица начала более легко и весело относиться к окружавшей ее атмосфере.

Проездом через Париж Дора остановилась у Рашели, квартира которой носила такой же характер, как и хозяйка: она была причудливо, но очень мило обставлена. Рекс приехал туда навестить Дору. Рашель сразу его полюбила; ей нравились его красота и изящество, а также его ум. Дора заметила, что он был единственным человеком, который обращался с ними не как с артистками.

Она вспомнила, что Давид Шропшайр держал себя совсем иначе.

От Рекса она узнала, что Тони никогда не упоминает о ней, зато Джи говорит очень часто.

– Это потому, что говоришь ты, – сказала Дора, догадываясь.

Видя, как Рашель относится к Рексу, она стала внимательнее к нему присматриваться, как это часто бывает, когда новый друг начинает восхищаться старым. Он не делал никаких попыток вновь заговорить о своей любви. Неужели когда-то была эта сцена в саду Ион? Все это казалось теперь далеким и лишенным значения!

В последний вечер перед отъездом Доры в Мадрид Рекс пригласил ее пообедать в ресторане. Потом они должны были заехать за Рашелью в театр.

– Не проедемся ли мы немного за город? – предложил Рекс. – Тебе не будет холодно?

Ей уже приходилось беречь свое здоровье и остерегаться простуды.

Они проехали за Арменонвиль, по направлению к Версалю. У леса Рекс велел шоферу остановиться.

– Выкурим здесь по папиросе, – предложил он Доре.

Они вышли и направились по узкой извилистой тропинке. Высоко над их головами сияли звезды. Рекс зажег папиросу для Доры и, когда она немного покурила, взял ее и стал курить сам.

Дора инстинктивно почувствовала, к чему это ведет.

– Не будем портить наше хорошее настроение, – дрожащим голосом сказала она.

К ее удивлению, он тихо рассмеялся:

– Портить его? Посмотри на меня, Дора. – Это звучало как вызов.

Он стоял против нее, и его бледное лицо было едва видно в темноте; только глаза его блестели огнем.

Он взял ее за руки.

– Итак, ты еще не любишь меня?

Дора ответила ему в том же тоне:

– Нет еще.

– Есть кто-нибудь другой?

– Нет.

– Слава богу. Значит, могу надеяться, – сказал он все тем же странным, сдержанным голосом, в котором одновременно звучали и пыл, и холодность.

– Нам пора ехать, – напомнила Дора.

– Нет, время терпит. Немного еще, только немного…

Он все еще держал ее руки, но теперь он отнял одну и притянул Дорино лицо близко к своему.

– Придет время, полюбишь, – прошептал он улыбаясь.

Дора не отвечала. Она не могла говорить; ею овладела какая-то робость.

– Поцелуй меня, – послышался голос Рекса. Она отрицательно покачала головой, но Рекс все не отпускал ее, обхватив рукой ее шею.