Крыса-любовь - Мойя Сойер-Джонс Страница 48

— Все равно! Вся работа псу под хвост! — Теперь у нее есть цель. Это уже кое-что, согласен? Лучше, чем ничего. Согласись, хоть кое-то начало.

Еще бы не начало! Томас все порывался подобрать для Джули какую-нибудь психоаналитическую стратегию. Он целую неделю учил меня азам целевого подхода:

— От этого зависит все, Арт. Весь смысл психотерапии в том, чтобы пациент достиг своей личной цели. Есть три простых шага: сначала пациент должен понять, что его не устраивает в самом себе, потом врач задает какую-нибудь цель, чтобы это исправить, а потом вы вместе продумываете шаги к этой цели — каждую неделю новый шаг. Когда первая цель достигнута, надо ставить следующую, и так постоянно.

Для меня все это звучало слишком по-улоговски, но Томас стоял на своем. Он считал, что нам надо соединить мою «врожденную способность к психоанализу» и в муках добытое им знание.

— Посмотри, как ты помог мне, Арт. Представь, что мы вдвоем сможем сделать для других.

По его плану я получал звание главного в команде. Шерифа правды.

— Звание говорит само за себя, Арт! Ты — хранитель личной правды каждого человека. Ковбойские сапоги — вот твое удостоверение. А я буду твоим заместителем. Здорово, да? Когда шериф и заместитель входят в город — берегись, брехня! Любой, кто пройдет наш курс, тоже станет помощником шерифа. Мы каждому выдадим звездочки. Как тебе?

Ну что, читатель, теперь вы неплохо меня знаете. (Возможно, даже лучше, чем мне бы хотелось.) Как по-вашему, что я подумал про его план?

Вот-вот. Угадали. Это самое.

Но Томасу нелегко было отказать. Рука не поднималась подрезать ему крылья, когда он только— только воспарил. Когда он встал на твердую почву (без своих бульдозеров), а взгляд его устремился ввысь. Особенно если учесть, что он уже заказал и получил новые визитки:

APT СТОРИ.

Шериф правды

ТОМАС КОРЕЛЛИ.

Помощник шерифа

Звезда шерифа — путеводная звезда

В Великий План входили групповые занятия и посещения на дому. Короче, выше только небо. И еще у Томаса имелись очень четкие представления о том, что можно и чего нельзя. Клеиться к клиенткам — категорически под запретом. А жаль.

— Ладно, Арт. Придерживайся цели. Но я бы хотел сказать, что…

— Заглянешь ко мне пивка глотнуть?

— Да, спасибо. Я вот что хотел сказать…

— Славное холодное пивко. Самое то.

— Подожди, Арт! — Он опять разволновался. — Я знаю, что Улог не всегда на высоте как психолог. Но в одном ему не откажешь: он всегда ведет себя этично.

То есть после разговора о трусиках Томас решил, что я могу повести себя неэтично? (Опять это мерзкое словцо!)

— Уймись, заместитель! Я ей не нравлюсь.

— Пообещай мне делать только то, что нужно.

— То есть?

— Ничего не делать!

Пока мы добрались до мастерской, стало жарко. Я настежь распахнул оба окна, впустив внутрь приятный ветерок. Мы прикончили шесть баночек холодной «Короны». Томас все толкал воспитательные речи, а я устроился на скамейке и разбирал гору конвертов.

Я выгребаю содержимое почтового ящика от силы раз в неделю и вскрываю в один присест, обычно под пиво. Давно уже понял: если финансы в плачевном состоянии, хуже нет читать почту каждый день. По-моему, нужно беречь в себе оптимизм. Только он в состоянии вытащить вас из той дыры, в которую, судя по счетам, вы уже угодили. Как можно строить великие планы по утрам, если у тебя в заднице занозой сидят семьдесят пять баксов долга за свет? И такое чувство, будто тебе яйца защемило ящиком магазинной кассы?

Пока мы пили и трепались, ветерок шуршал страницами вскрытых писем, приподнимал их края, пытался подлезть под них и распушить всю эту груду. Хватило бы одного сильного порыва. А моим незаконченным шедеврам хоть бы хны — не желали даже шелохнуться. Бумажки на столе жили и двигались, а мои подвески застыли в пространстве. До чего же хреново! Если б только мне удалось расшевелить их и закончить! Тогда я смог бы их продать, сунул бы выручку в кассу и освободил свои бедные яйца.

— Галерея вольных художников! — Томас протянул мне конверт. — Не хочешь взглянуть, Арт? Звучит интересно.

Я вскрываю далеко не все, что получаю. Зачем, если и так ясно, что внутри? В том письме не было ровно ничего интересного. Писал Вилли Зут, владелец Галереи вольных художников. Он слал мне эти письма каждые три месяца уже года два — с тех пор, как я согласился выставить у него свои работы. Вилли тогда выдал мне аванс (слезы, а не аванс), чтобы я мог бросить все остальные дела и быстро подготовить выставку. Денег давно и след простыл, а показать мне по-прежнему было нечего.

Ну и какого черта вскрывать письмо? Я знал, что оно написано тонким каллиграфическим почерком. Вилли у нас пурист. Пишет только чернилами, стальным пером. Не признает даже чернильных ручек. Почерк легкий, четкий, изящный. Приблизительное содержание письма:

«Арт, что за хрень? Когда я увижу твои работы? Не теряю надежды. Будь добр, отвечай на звонки. Вилли.

P.S. Я в курсе, кто такой Пинг».

Томас подсунул другой конверт — с белым окошечком и красноречивым логотипом: VISA.

— А вот это? Явно что-то серьезное.

Я взял письмо, взвесил на ладони, посмотрел на свет.

— А не проще вскрыть? — спросил Томас.

Я изучал адрес. Очень многое можно узнать по шрифту. Например, когда компания хочет содрать деньги, она всегда запугивает адресата жирными квадратными буквами. На объявлениях о распродажах и конкурсах, наоборот, красуется веселенький шрифт со всякими завитушками.

— Это первое предупреждение. — Не вскрывая, я отправил письмо в мусорную корзину.

— Ты что, вообще не будешь читать? — Томас пришел в ужас. — Даже не проверишь?

— Почитаю второе предупреждение. Придет через… это что, VISA? Значит, через неделю. Семь дней в запасе.

— Но, Арт…

Я вскинул руку. Томас закрыл рот. Убей не пойму почему, но он принимал меня всерьез.

Мне нужна была тишина, чтобы исследовать следующий конверт. Загадочное послание. Тревожно незнакомое. Без окошечка. Жирный шрифт. Без обратного адреса. Объем содержимого? Лист писчей бумаги, не больше. Самое зловещее, что в адресе стояло мое полное имя: Арту Сильвестру Стори.

— Что это?

— Тсс.

— Что?

— Не гони. — Я сдвинул в сторонку всю прочую макулатуру. Выбора не было. Я знал, что предстоит сделать. — Сейчас досчитаем до десяти и просто… вскроем его!

Я ждал ее в «Pain et Beurre». К сожалению, не за моим любимым столом. Потому что стола больше не было. На его месте теперь стояла пальма в кадке. Какой бездарный расход пространства! Лучшее место во всем кафе досталось пальме. У Марселя случился припадок суеверной истерии, и он убрал наш столик вскоре после того, как к Гордону подсела смерть.