Когда забудешь, позвони - Татьяна Лунина Страница 48

— Шеф, на Казанский подбросишь?

— Полтинник.

— Годится! — Парень открыл переднюю дверцу и увидел спящего на пассажирском сиденье пуделя. — О, и этот тоже опаздывает на поезд?

— Садись сзади! — бросил Борис.

— Понял, шеф! Нет проблем!

С Казанского вокзала подбросил в Сокольники двух теток с чемоданами. Из Сокольников — молодую пару — на проспект Мира, оттуда озабоченного очкарика — на Кузнецкий, с Кузнецкого девушку — в Кузьминки. И так — весь день! К вечеру ныла спина, в ушах скапливались назойливые голоса, а высшим наслаждением казались тишина, бутылка пива и полное одиночество, разбавленное Чернышом. Ольге в этом мире места, к сожалению, не было. Да и кто может знать свое место в вечном хаосе! Но сказать об этом любящей женщине очень трудно. И Борис откладывал разговор, подсознательно ожидая повод — ошибку, промах, презирая себя за малодушие и подловатое выжидание. А может, он просто устал и в нем зашевелился ворчливый старик, который постоянно зудел в уши, что с молодостью зрелости не по пути, пережевывал двадцатилетнюю с хвостом разницу в возрасте, издевался над романтическими бреднями и намекал на близкую старость, напоминая, что не для лета изба рубится — для зимы. Ядовитый зануда сделал свое дело, и по утрам, слыша веселый молодой голос, Глебов бесстрастно констатировал, что этот юный оптимизм его раздражает.

За дверью квартиры слышались чужие голоса, играла громкая музыка. Глебов недовольно поморщился: не домой возвращаешься — в студенческое общежитие тычешься. В замочной скважине изнутри торчал ключ, судя по всему, хозяина никто здесь не ждал. Оно и понятно: свои все дома, веселье в разгаре, кому нужен хмурый, усталый неудачник?

— Скоро, Черныш, будем по телефону запрашивать: можно ли попасть в собственный дом, — усмехнулся Борис. — Все идет к тому, что мы становимся лишними, тебе не кажется?

Пес молчал, терпеливо ожидая, когда откроется, наконец, дверь и его накормят. Ввязываться в глупые дискуссии ему явно не хотелось.

— Ладно, — вздохнул хозяин, — не горюй. Сейчас попытаемся войти, может, и удастся. — И нажал кнопку звонка.

— Ой, Боря! — обрадовалась выскочившая на порог Ольга. — А я думала, у тебя ключ есть.

— У меня есть, да только слишком много ключей на один замок.

Радостная улыбка слетела с лица.

— Иди ко мне, милый, я вымою тебе лапы и накормлю, — позвала она Черныша и, не глядя на Бориса, направилась в ванную.

— Я тоже не прочь бы вспомнить, что в мире существует еда.

— Через минуту напомню, — сухо пообещала Ольга.

В комнате орал телевизор. Слава богу, чужие голоса неслись с экрана — не с дивана. Для полного счастья не хватало только гостей. Он взял пульт управления и вырубил звук, наблюдая за странными телодвижениями молчащих человечков. Кто-то что-то доказывал, кого-то убеждал, с кем-то спорил — какая чушь! Красная кнопка погрузила во тьму эту нелепую суету.

— Там хороший фильм показывают, — заметила Ольга, входя в комнату, — с де Ниро. — За ней, повиливая хвостом, трусил довольный Черныш.

— Я уже нанырялся за сегодняшний день. Скоро пузыри пускать начну.

— Первое будешь?

— Да! — Идиотский вопрос: мужик голодный весь день, и вола съешь, не то что тарелку супа.

Она молча вышла. В кресло запрыгнул Черныш и укоризненно посмотрел на хозяина: дескать, что ж ты хамишь-то? Опомнись!

— Ты еще будешь на меня давить! — буркнул обвиняемый и направился в ванную.

И без собачьего упрека ясно, что ведет он себя недостойно, цепляется к мелочам и балансирует на грани хамского срыва. Но язык явно находился в разладе с разумом и тянул в паскудство. Мерзостно, противно, позорно! И неизбежно.

Вернувшись, увидел на столе тарелку, полную аппетитного борща, пару больших котлет с горкой пюре, присыпанного зеленью, рюмку водки и аккуратно нарезанный «Бородинский» в плетеной корзинке. Борис внезапно разозлился: черт, своей безупречностью она только все портит, ставит палки в колеса и выставляет его самодуром! Дескать, я — хорошая, он — сволочь, я — жертва, а он — изверг. Глебов понимал, что его «понесло» и мысли эти — бредовые, но остановиться уже не мог.

— Спасибо! А водку убери. Я — водила, но не алкаш.

Ольга молча взяла рюмку и вышла. Вернулась минут через двадцать, собрала грязную посуду, вытерла со стола крошки — ни звука, ни упрека, ни косого взгляда. И это молчание грохнуло по голове. «Я оскотиниваюсь, — отчетливо понял Борис. — Становлюсь тем, кого всегда презирал: безнаказанным, распущенным хамом. Обижаю беззащитного и воспринимаю доброту за слабость. А эта девочка — сильная. И с ней надо быть честным. К тому же нельзя собаке обрубать хвост по частям — от этого больше боли. Боль Ольга не заслужила. Да и никто не заслужил».

— Оля, — он взял ее за руку и усадил рядом, — ты прости меня. Я устал, вымотался. Сегодня был трудный день. Прости! — Проклятый слабак, когда же ты найдешь в себе мужество сказать правду!

— Нет, Боря, — тихо возразила она, — наш финал на трудный день не спишешь. — Голос чуть дрогнул.

Борис покатал пальцем укрывшуюся от чистоплотной хозяйки крошку на столе, подтянул пепельницу, вытащил сигарету, пристально ее оглядел, закурил.

— Прости меня. — Фраза была та же, но смысл теперь он вкладывал другой. — Я не должен был поддаваться твоему обаянию — молодости, красоте, уму. — Помолчал, подыскивая слова. — Устоять оказалось трудно. И я не устоял. Тогда я был на коне! — Глубоко затянулся, выпустил дым в потолок, с кривой усмешкой наблюдая за сизым облачком, поплывшим вверх. — Вперед гнала уверенность: в себе, в бизнесе, в будущем. И я решил, что места в седле хватит для двоих. — Он невесело улыбнулся. — Не хватило! Меня вышибло, а ты одна до цели не доскачешь.

— Боря, если дело только в этом…

— Нет, — мягко оборвал Борис, — не только. Я много думал в последнее время, почему все так сложилось. И понял: нет у меня права тащить тебя за собой. Когда ведешь любимую женщину вперед — один ответ. Когда тащишь назад — другой. А я не отступаю — падаю. И увлекать тебя с собой на дно — преступно и позорно.

— Я буду счастлива с тобой везде, — упрямо не соглашалась она с невразумительными доводами, — и на дне, и в облаках.

— Оля, — Глебов взял ее руки в свои, — пожалуйста, позволь мне остаться мужиком. Я не могу паразитировать на надеждах молодой девушки.

— Это не надежды, а знание. Я уверена, ты добьешься успеха, твои трудности — временные. Просто надо не забывать, что самый темный час — предрассветный. После него обязательно наступит утро и засветит солнце. Неужели ты не хочешь увидеть со мной рассвет?

— Я хочу, чтобы ты жила, а не скакала за мной по кочкам: вверх-вниз. Чтобы твои глаза привыкали к солнечному свету, а не шарили во тьме. Ты молода, красива, умна, ты заслуживаешь гораздо большего, чем я могу тебе дать.