Колдовство - Джо Беверли Страница 48

— В совершенном мире, — сказала она, — мужчина и женщина, наверное, должны вступать в брак одинаково невинными и вместе познавать это таинство.

Он криво усмехнулся:

— Вам не нравится чувствовать себя неофиткой?

— Боюсь, такова моя сущность. Я люблю быть независимой и контролировать свои поступки.

— Разделяю ваши убеждения.

— Мужчине легко следовать им.

— Вы думаете? Очень немногие мужчины действительно независимы и сами творят свою судьбу. Я принадлежу к числу этих немногих счастливцев.

— И дорожите этим.

— Если у человека есть сокровище, он должен им дорожить и беречь его.

Мэг тихо вздохнула. Вот этого-то она и боялась. Теперь еще труднее будет признаться ему, что он оказался с ней в постели волей магического заклинания.

— Тем не менее, — рискнула все же сказать Мэг, — вы были вынуждены жениться на мне.

Он приподнял ее подбородок и взглянул ей в глаза так, что она поняла: даже такое случайное замечание способно рассердить его.

— Я женился на вас, чтобы избежать худшей судьбы. Я сам выбрал меньшее зло.

— У каждого всегда есть выбор, пусть даже выбор между смертью и капитуляцией.

— Минерва Саксонхерст, вы ведь вовсе не новорожденный мышонок, правда?

— Я никогда не пыталась выдавать себя за невинную мышку. Но должна признаться, что горизонтальное положение производит расслабляющее воздействие на мыслительную деятельность.

Граф восхищенно рассмеялся:

— Возможно, вы правы. — Наблюдая за ней (кажется, он снова превратился в охотника), граф просунул руку под лиф ее платья и стал расстегивать крючки на корсете.

Но вдруг, посмотрев вниз, остановился, стянул платье пониже, и Мэг закусила губу. Она настолько привыкла к своему нижнему белью, что и думать о нем забыла. Граф обводил пальцем ярко-алый узор вышивки, которой она расцветила корсет вдоль каждой строчки.

— Как красиво! — Он расправил белую оборку, украшавшую край сорочки, которую Мэг обвязала тончайшим кружевом пастельных тонов. — Сверху — целомудренно, снизу — разнузданно. — Мэг заметила нечто новое в выражении его лица — нечто большее, чем желание, забава или удовольствие. — Вы — существо, полное волшебных сюрпризов, моя сладкая Минерва. Я дрожу при мысли о том, как буду открывать вас, слой за слоем, добираясь до самых сокровенных ваших секретов.

Слово «волшебных» словно игла впилось в ее мозг, а «секреты» заставили испуганно насторожиться, но главное, что беспокоило Мэг: что он подумает, если продолжит дальше свое исследование?

Большинство женщин не носили панталон, поскольку это считалось знаком порочного стремления женщины играть мужскую роль. Она же, и того хуже, украсила свои вышивкой, полагая, что этого никто никогда не увидит.

Граф по-прежнему водил пальцем по узору на корсете, от чего Мэг пронизывала дрожь.

— Это ваша работа?

— Мне было бы не по карману платить кому-нибудь за подобную прихоть.

— Но зачем? — Он поднял голову, и в его взгляде не было ничего, кроме любопытства.

Это был простой вопрос, требовавший такого же простого ответа, и все же что-то мешало Мэг открыть ему свои потаенные мысли, самую уязвимую суть своей души. Она села, отвернулась и натянула платье на плечи, прекрасно понимая, что поступает глупо, глупо, глупо.

— Если не хотите, можете не рассказывать, — услышала она его голос у себя за спиной.

— Просто я люблю красивые вещи. — Непослушными пальцами Мэг с трудом застегивала крючки на корсете спереди. — Гувернантке не пристало носить причудливые одеяния, но кто увидит ее корсет?..

Граф вдруг схватил ее, потянул назад и, уложив на спину, прижал к матрасу. В первый миг она попыталась сопротивляться, но тут же вспомнила о своем решении быть покорной. В любом случае, как она уже знала, он был слишком большой и сильный, чтобы она могла состязаться с ним.

Граф стянул лиф ее платья еще ниже, чем прежде, и снова стал водить рукой по яркой изящной вышивке. Мэг лежала обессиленная, кусая губы от обиды и возмущения, но полная решимости исполнить любую его волю.

И вдруг его палец скользнул по ее губам, они расслабились.

— Не надо. Если хотите, чтобы я остановился, просто скажите.

Мэг отважно встретила его нахмуренный взгляд и сказала:

— Остановитесь.

Помедлив лишь мгновение, граф снова натянул платье ей на плечи. Не до конца, а так, как оно было натянуто перед тем. Потом, расстегнув самый верхний крючок на корсете, поцеловал ложбинку между ее грудей.

Мэг взглянула на него и рассмеялась — чистосердечно, искренно, до слез.

— Вы такой странный. И как это вы все понимаете?

Густые ресницы скрывали его глаза, потому что он смотрел вниз, на ее прикрытую корсетом грудь.

— У каждого из нас есть потаенные уголки. Иногда они ничего не значат для других. — Он взмахнул ресницами, и Мэг увидела, что глаза у него потемнели и блестят. — Но я надеюсь вскоре освоить ваши потаенные уголки, Минерва. Каждый их грешный дюйм.

Он стал дальше расстегивать крючки — медленно, один за другим. Мэг не смотрела, но знала, что, обнажая ей грудь, он не снимает платья с корсета. Она почувствовала, как рука его скользнула в прорезь, он освободил ее правую грудь — прохладный воздух овеял ее. Мэг не ощущала ни стыда, ни даже неловкости. Он нежно поцеловал сосок, потом взглянул на нее.

— Ты — восхитительная тайна. — И снова прильнул губами к груди.

Мэг замерла, но он лишь водил языком вокруг соска, и от соприкосновения с воздухом влажная кожа ощущала прохладу. Когда язык скользнул по самому соску, она вздрогнула, но не от холода.

Он нежно прихватил сосок зубами, от чего Мэг невольно вскинула руку, стараясь защититься, но граф перехватил ее руку — не произнеся ни слова, он как бы попросил ее довериться ему, и она уронила руку на постель.

Он прильнул к ее груди, словно младенец, сосущий материнское молоко, от этого у Мэг перехватило дыхание и она ощутила напряжение в таких местах, в каких никак не ожидала. И тут он отпустил ее. То есть не отпустил, а перешел к другой груди. Осторожно, нежно высвободил ее из-под корсета, увлажнил губами и начал сосать. Мэг вцепилась пальцами в плотный шелк покрывала, чтобы не вонзить ногти в него самого.

Спустя некоторое время граф поместил ее груди под корсет, застегнул крючки и натянул платье ей на плечи. Улыбка, с которой он смотрел на нее, свидетельствовала о крайнем удовольствии.

— Они будут это помнить, — сказал граф. — Вы будете это помнить. Весь вечер. Во время ужина, в театре, по дороге домой. Они этого не забудут. Вы этого не забудете. Я единственный, кто будет страдать от ожидания, но это лишь справедливо.