Как заарканить миллионера - Элизабет Беверли Страница 48

Как можно чаще. И как можно дольше.

— Еще кофе? — отвлекая его от размышлений, послышался рядом ее чувственный низкий голос.

Он поднял взгляд — лишь для того, чтобы утонуть в ее бездонных зеленых глазах, а сейчас еще и очень грустных. Да и сама Мак выглядела измотанной. Хотел бы он знать, зачем, черт побери, она надрывается на двух работах?

— Поедем сегодня ко мне! — предложил он вдруг. — Проведем выходные вместе.

Приоткрыв рот от изумления, Мак торопливо огляделась кругом — не слышал ли кто? Но бар уже опустел, и даже Линди уже часа два не выходила из своего кабинета, где, вероятно, подсчитывала недельную выручку. Разоблачение им не грозило; и все же на лице Мак отразилась тревога.

— Адам, я очень хотела бы, но не могу, — тихо ответила она.

— Почему? Тебе не нравится мое предложение?

Мак молчала, подыскивая подходящий предлог — предлог, которому он поверит.

«Так-так! — сказал себе Адам. — Значит, ее ничто не удерживает — ничто, кроме страха и неуверенности. Что ж, могу себе представить. Если ее чувства хоть немного походят на мои — ей сейчас нелегко приходится».

Мак удрученно покачала головой.

— Не могу, Адам. За эти выходные мне нужно много всего сделать, позаниматься.

— Возьми книги с собой, — предложил он, не желая смиряться с провалом такого прекрасного плана.

— И еще мне надо отоспаться, — заметила она со значением.

— Что? А у меня в кровати ты спать не сможешь?

Мак выразительно вздернула брови.

— Понимаю, понимаю! — рассмеялся Адам. — До сих пор тебе в моей кровати много спать не приходилось. Но послушай, Мак… — Он потер виски напряженными пальцами, словно отваживаясь на серьезное признание. — Я очень хочу, чтобы ты была рядом. Всю неделю мы почти не виделись, и теперь я хочу побыть с тобой. Неважно, чем ты будешь заниматься. Пока ты читаешь, я могу просматривать материалы для журнала. Захочешь спать — я лягу в другой комнате. Нам ведь необязательно… ну, ты понимаешь. Не пойми меня неверно, — поторопился он добавить, — я очень хочу… ты понимаешь — чего. Очень! — И пожал плечами. — Но, если ты устала, я просто побуду рядом с тобой. Только ты и я — больше никого. По-моему, будет здорово. Пожалуйста, соглашайся!

Несколько секунд она внимательно смотрела на него, но на ее лице Адам, всегда гордившийся своей проницательностью, ничегошеньки не мог прочесть. Наконец Мак нерешительно улыбнулась.

— Ты прав, это будет здорово! Я закончу через пятнадцать минут. Встретимся на первом этаже, у лифта. Только сначала давай заедем ко мне, я захвачу кое-какие вещи.

Прошедшие выходные Дорси вспоминала долго. Два дня и три ночи, вопреки его обещаниям, они с Адамом ровно ничего не делали, только наслаждались друг другом.

Впрочем, Дорси все же удалось просмотреть некоторые из взятых книг. Хотя нет, это не совсем верно. Кое-чем они, конечно, занимались. Дорси читала, Адам делал вид, что редактирует статьи для «Жизни мужчины». И, как ни удивительно, им даже удалось немного поспать. И все время они были вместе — отдыхали, просто радовались друг другу.

И, конечно, занимались любовью. Каждый вечер. Каждое утро. И после обеда. Просто не могли удержаться.

Словом, уик-энд прошел потрясающе, и Дорси вспоминала эти дни с благоговейным трепетом, словно до сих пор не могла поверить, что все это происходит с ней — Дорси Макгиннес, младшей преподавательницей из «Северна».

Хоть говорят, что понедельник — день тяжелый, но и утро понедельника оставило у Дорси самые приятные воспоминания. Будильник зазвенел без четверти шесть: они с Адамом проснулись в объятиях друг друга, улыбнулись — и переставили будильник на десять минут позже. Просто удивительно, что можно успеть за каких-нибудь десять минут! Когда снова раздался звонок, Дорси и Адам со стонами разочарования отстранились друг от друга и бросились в ванные. В разные ванные: окажись они в одной, на работу попали бы только к вечеру. Приняв душ, одевшись и торопливо опрокинув в себя пару чашечек кофе, спустились они в подземный гараж, где стояла машина Адама. Он отвез ее в колледж, а затем, помахав на прощание, поехал к себе в офис. И все это было так по-домашнему, по-семейному, что Дорси впервые подумала: может быть, семейная жизнь не так уж плоха?

Лишь одно омрачало ее счастье: за три ночи и два дня Дорси так и не решилась рассказать Адаму правду про Лорен Грабл-Монро. Но в остальном все было просто сказочно!

Бог свидетель, она пыталась! Несколько раз открывала рот, чтобы сказать: «Адам, нам надо поговорить»; или: «Адам, я должна тебе кое в чем признаться»; или: «Адам, настало время тебя узнать мою тайну…»

Но всякий раз либо сама она решала повременить, либо Адам каким-нибудь соблазнительным предложением отвлекал ее от признания. И с каждым разом снова подступить к разговору становилось все труднее.

А с понедельника все пошло по-другому. Перед тем, как поцеловать Дорси на прощание и расстаться, Адам сказал, что хочет (о господи!) познакомить ее со своими родителями. Нет, конечно, так прямо он не выразился — просто пригласил ее на прием в доме Дариенов-старших. Каждый год в начале декабря родители Адама устраивали в своем особняке на Золотом Берегу торжественную встречу зимы; и на этот раз Адам захотел, чтобы Дорси отправилась с ним.

Вот почему теперь она стоит в холле размером с небольшое суверенное государство, с ужасом думая: «Боже мой, и Адам здесь вырос?!» Взгляд ее скользит по дубовым панелям на стенах, лепному потолку, электрическим свечам в канделябрах. Господи помилуй, да это настоящий дворец! Все вокруг: росписи на потолке, ковер на полу, цветные стекла в окнах, роскошная мебель, смелая цветовая гамма — просто кричит о богатстве и аристократизме. Как здесь вообще можно жить нормальной, обыденной жизнью?!

Но если верить Адаму, здесь жили, любили и умирали пять поколений Дариенов. Дорси не удивилась бы, узнав, что призраки их до сих пор бродят по мрачным коридорам. При всем богатстве и роскоши семейного особняка, было в нем что-то зловещее, отчего у нее сжималось сердце и неприятно сосало под ложечкой. В таком доме, думала она, и должны водиться привидения.

А может быть, все дело в том, что она здесь чужая и в таком шикарном доме ей не место. В материнском изумрудном платье без бретелек, материнском жемчужном ожерелье и жемчужных серьгах Дорси чувствовала себя так, словно она превратилась в Карлотту. И в этом образе она просто не знала, как вести себя.

Как будто и без того мало проблем!

С тех пор как Дорси стала достаточно взрослой, чтобы понять, чем Карлотта зарабатывает на жизнь, она прилагала все силы, чтоб ни в чем не быть похожей на мать. И не потому, что презирала Карлотту или осуждала ее поведение, — о нет! Дорси любила мать и, хоть никогда не понимала ее решений, не позволяла себе ее судить. Она вообще не считала себя вправе кого-то судить. Карлотта — взрослый человек и сама за себя отвечает. Каждый человек сам отвечает за себя, за свои поступки и их последствия — это исповедовала и Карлотта и всегда внушала эти принципы дочери. Поэтому Дорси никогда и не пыталась переделать мать. Да, не понимала ее — но принимала такой, какая она есть.