Последнее лето - Елена Арсеньева Страница 48

– Думаешь, горевать станет? – усомнилсяВиктор. – Из-за бабы, что ли? Да небось другую найдет.

– Эх, простота ты, простота… – вздохнулПавел. – Хорошо тебе, простоте, на свете жить! Ладно, вон наши санки.Оставим этот разговор, мне надо подумать. Может, ты и прав, конечно. Может, таки надо – быть проще…

* * *

«До суда… до суда еще есть время…»

Шулягин протяжно вздохнул и повернулся на другой бок.

«До суда еще…»

Перевернулся снова.

– Чего пляшешь, фабрикант? – недовольно прошипеллежащий рядом карточный шулер Петька Ремиз. – Спать не даешь. Каждую ночьс тобой одно и то же, ровно воши тебя жрать начинают. Угомонись, добром прошу!

– Ладно, ладно, – чуть слышно выдохнулШулягин. – Сплю! Больше не буду!

Сна – ни в одном глазу. Мысли кусают куда больнее, чем этисамые «воши»…

Тюрьма! Невеселое местечко!

Шулягин первый раз попал в тюрьму. Конечно, есть известнаяпословица: «Сколь веревочке ни виться, конец все равно будет!», но Шулягиночень долгое время был уверен, что пословица не про него сложена. Он, как тотколобок, знай уходил и от зайца, и от волка, и от медведя. Подвернулась хитраялиса, вернее, хитрый лис, агент Охтин, подвернулся – проглотилколобка-Шулягина. Вот и сиди теперь здесь, будто Иона во чреве кита…

Тесно, душно и в то же время студено. По полу несетсквозняком, отвратительно пахнет хлоркой и негашеной известью. Параша в углу…тоже несет запашком. Ползают «свои» и «чужие», покусывают. Поганое место!Поганое!

А кормят чем?! У которых есть кто на воле, тем хоть получшетут жить. Шулягин же семьей не обзавелся. Надобности не было. А сейчас жалел…Приходила бы какая-нибудь тихая бабенка, принесла б когда маслица или свежуюбулку – не те черствые огрызки, которые приходится здесь грызть, – а то иколбаски чесночной, Шулягиным обожаемой более всего на свете. Хорошо соседу,шулеру Петьке Ремизу – к нему наведываются аж две бабы, и всякая норовитпередачу пообильней, повкусней передать. Конечно, Петька не жмот, не жлоб, инойраз от него и Шулягину сладкий кус перепадает, а все ж не свое, не разъешься.Эх, выйти бы на волю! Сейчас бы в «Самокатном» тарелку щей со сметаной… чтобпоровну – щей и сметаны… да хлеба ржаного, только что выпеченного, кислого, дасо шматом масла… Масло на горяченьком хлебе сразу подтает и легко впитается вломоть… А из тарелки будет торчать острым краем мозговая кость баранья… Щи сбараниной, только с бараниной!

Шулягин рывком перевернулся на другой бок.

– Спи, сволочь, придушу! – прошипел с ненавистьюРемиз.

– Сплю, сплю!

Уснешь тут…

Говорят, что здесь, в старом остроге, «тюремном замке», гдедержат народишко до суда, малость получше, потеплее, посвободней, чем в «первомкорпусе» на Пятницкой базарной площади, где камеры для политических. Сначала вЭнске был только старый острог, а потом уже новые здания построили, когданасельников развели побольше. Имелись еще «арестантские роты» для уголовниковблиз Покровской улицы. Говорят также, после пятого года ни в одном зданиивообще не продохнуть было, не успевали под суд вести. Зато и сбежать можно былоиз тюрьмы – ведь охрана разрывалась, за всеми не уследить.

Сбежать бы из тюрьмы! Шулягин сладко вздохнул. Удаетсядругим, почему бы не ему?! Он тут столько удивительных историй наслушался…Вроде бы крепки засовы, а ведь некоторые люди умудрялись их отомкнуть. Высокитюремные стены, а особо везучие умудрялись их преодолеть!

Две истории Шулягина до печенок проняли. Он их про себяназывал «лестница» и «молоко».

Среди заключенных содержалась группа «экспроприаторов» –членов боевой группы канавинского завода «Салолин», которые грабанули кассупароходного общества и забрали немалую сумму денег. Всех повязали – вместе сглаварем Алексеем Абрамовым. Он был очень ловкий, сильный. Он и придумал, какустроить побег средь бела дня.

Во время прогулок на тюремном дворе «экспроприаторы» частоустраивали чехарду. А то начинали друг дружке на плечи карабкаться. Охранапозевывала… И вдруг во время одной из прогулок заключенные построили живуюлестницу, верхушка которой достигла верха стены. Не успела охрана глазом моргнуть,как Абрамов влез по этой лестнице на стену и перемахнул на улицу! За ним полездругой заключенный… Тут охрана очухалась, принялась второго беглеца ловить,хватать, загонять прочих заключенных по камерам… Тем временем Абрамов был ужедалеко. Правда, его скоро выловили за участие в другой «выемке денег» иотправили на бессрочную каторгу. Но ведь побег был? Был, нет спору!

Такой же бесспорной дерзостью был и побег сормовского токаряПавла Васильева, участника сормовских уличных боев. Он заметил, что ночью наНово-Базарной площади под окнами острога стража стоит, а днем – нет. И решилбежать средь бела дня! Товарищи спустили его по веревке, и этот сумасшедший,рисковый побег, конечно, удался бы, когда бы не угодил Васильев нечаянно ногамив посудину какой-то молочницы. С перепугу баба завопила как очумелая. Васильевкинулся бежать, но стража уже гналась за ним. Схватили, обратно водворили…

Но больше всего народу бежало через домовую церковь. Онатоже в «арестантских ротах», так же как и женские камеры, все равно – дляуголовниц или политических. Для женщин было множество послаблений в содержании,оттого чаще всего побеги совершались в женском платье.

В тюремный храм имелся еще вход с Покровской улицы, тудапускали всех желающих горожан, разрешали молиться на левой стороне зала,отделенной от арестантской части решеткою. Но при выходе на какие-то считаныесекунды свои и чужие смешивались… Вот тут-то ловкий человек и мог выскользнуть.Бывало, бывало… Главное – проворство. То, что в шулерском деле называется«ловкость рук».

Шулягин сладко вздохнул. Кабы ему выпала удача бежать, он бысвою «ловкость рук» смог показать! Он бы ужом проскользнул, он бы… Да что толкупопусту мечтать? Мечты несбываемые – они посильней, чем блохи, кусают.

Ему ведь даже некому женскую одежду передать. Была бы жена…Петька тоже не женат, зато красавец собой. Оттого и бьются к нему те двебабенки. Хорошо красавцам! Наверное, и бабенки его – обе красавицы. Одна носитпокупное. Другая – домашнее. Легко догадаться, что одна из них – девка, где-тов услужении небось, а вторая, конечно, мужняя жена, которая потихоньку отсупруга варит щи да курники печет красавцу-вору. Вот эти бабенки принесли бысвое платье, Шулягин да Петька Ремиз переоденутся в него – и…