Только он - Эльвира Смелик Страница 48

Они тоже в тягость, ещё как в тягость. Потому что ничуть не бескорыстны. Они стремятся, упёрто, целенаправленно стремятся забрать себе, захватить, привязать, вытребовать взамен то же самое – такое же обожание, такую же преданность, безоглядную, до самозабвения. Потому что они-то – со всей душой, со всей сущностью, не взирая на преграды. Так разве не совестно предлагать в ответ меньшее?

Но Алёне-то – вообще предложить нечего.

У Димы щека нервно дёрнулась.

– Значит, папа прав? – произнёс он, запинаясь. – Это всего лишь представление.

– Представление? – переспросила Алёна, не сразу разобравшись со смыслом. – А! Ну да! Так и есть. Назло ему.

Дима криво улыбнулся, замотал головой:

– Я не верю.

– Ты просто пытаешься себя успокоить, – сухо пояснила Алёна.

– Я не верю, – повторил он с нажимом.

– А зря.

Ну что ещё она могла сказать? А Дима сузил глаза, вдохнул судорожно, надвинулся. Алёна отступила ещё на шаг, почувствовала лопатками стену, прижалась к ней.

Какое-то слишком знакомое ощущение.

Ну нет, нет, нет. Только не второй раз подряд. Не надо с ней так. Не прокатит. Сейчас она трезвая, абсолютная трезвая, да и он – не тот. Совершенно не тот.

Неужели реальность над нею куражится?

А что? Забавно. Конечно, забавно.

Алёна не выдержала, прыснула тоненьким нервным смешком. Диме в лицо. Но не специально же. А он отпрянул, глянул потрясённо, почти безумно.

– Дим, извини, – спохватилась Алёна. – Я не нарочно. Не хотела смеяться.

Господи! Да что она несёт? Добить его хочет? Он и так невменяемый. А Глеб прав, Глеб был прав, что беспокоился о нём, что не доверял именно ей.

Ей ведь действительно нельзя доверять. У неё только портить хорошо получается – свою жизнь, чужие. Потому она и одна до сих пор. И надо обязательно объяснить этому мальчику, пусть скорей убегает отсюда.

– Дим!

Теперь он не просто отпрянул, шарахнулся, прочь, одарив пылающим ненавистью взглядом. Выскочил в прихожую, потом из квартиры. Дверью не хлопнул, та осталась нараспашку, и сразу комната наполнилась выстуживающим дыханием сквозняков.

***

Пусто и гулко – в мыслях, в сердце. Само несло, вниз по лестнице, не замечая пролётов. Застыл перед подъездной дверью, толкнул – не открывается. Ругнулся, пнул, не сдерживаясь. Дверь дрогнула, ответила глухим грохотом, но всё равно не открылась.

Ехидно подмигнул маленький зелёный огонёк чуть сбоку. Да блин же! Кнопку надо нажать. Дима вдавил её с силой, будто надеялся размазать по стене.

Улица встретила порывом ветра. Дима попытался вдохнуть его, чтоб заполнить пустоту внутри себя хотя бы воздухом, но не получилось, словно мешало что-то, сдавливало грудь. Только сглотнул судорожно.

И куда теперь? Куда? Не домой же.

Там тоже тесно, тоже давят: потолок, стены, разговоры, наставительные и здравомыслящие.

Дима пошарил по карманам, нашёл телефон, а в нём – номер. Ткнул в него, но сразу вспомнил: они же в ссоре. Не то, что совсем друг с другом не разговаривают, но Ксюха дуется показательно, опять корчит из себя недотрогу.

Это после того дня, когда он смылся с английского, когда не отвечал на звонки, а под конец отбрил её резким сообщением. Вот и она может поступить точно так же, или просто – сбросит звонок. Но нет, ответила.

– Ксюш, ты где сейчас?

– Дома.

– Ты можешь… – произнёс он, толком не представляя, что хочет. – Можешь…

Умолк растерянно, так ничего и не придумав. Но она и не потребовала пояснений, спросила взволнованно:

– Дима, что с тобой?

Разве объяснишь? Не получится, не выговорится. Да и нафиг оно вообще сдалось?

Мысль возникла, Дима озвучил её мгновенно:

– Я к тебе иду.

– Приходи, – подхватила Ксюша, без паузы, не раздумывая. – Прямо домой. – Добавила тише: – У меня никого. Родители на два дня уехали. Только завтра вечером вернутся.

– Хорошо, – подтвердил он, не вникая в смысл услышанного. – Я сейчас. Я быстро.

Не потому что она будет ждать. Потому что ему надо. А она ведь ждала, ждала, и не дома, на улице напротив подъезда.

– Ты почему здесь-то?

– Тебя жду.

– А почему здесь?

– Не знаю, – Ксюша смущённо пожала плечами. А ведь по глазам ясно, реально не знала. – Я думала…

Да не важно, о чём она думала. Дима не дал ей договорить, обнял, притиснул к себе, может, даже крепче, чем следовало, зарылся лицом в мягкие волосы, и легче стало, действительно легче – и дышать, и мыслить, и чувствовать.

– У тебя правда дома никого?

Ксюша робко шевельнулась в его объятиях, прошептала:

– Правда.

– И до завтра не будет?

– Не будет.

– И…

– Идём, – перебила Ксюша.

Она вела его за руку: к подъезду, в дом, по лестнице. А когда отпирала квартиру, Дима опять обхватил её, прислонившись к спине, наощупь расстегнул молнию на куртке, запустил руку в манящее тепло, дотронулся до спрятанной под свитером груди. Ксюша вывернулась, торопливо проскользнула в приоткрытую дверь. Дима – следом

Опять поймал, окончательно избавился от куртки, от её и от своей собственной. Теперь уже Ксюша обняла, плотно прижалась животом и бёдрами, чуть откинулась назад. Дима обхватил её лицо ладонями, наклонился, приник к губам.

Они так и добрались до комнаты, не отрываясь друг от друга, почти непрерывно целуясь, неуклюже упали на кровать. Раздражаясь от отнимающей время обязательной возни с одеждой, так и не разделись до конца. Только потом – когда отпустил первый крышесносный неподдающийся контролю порыв, когда немного успокоились и остыли. Но всё равно им по-прежнему не хотелось отрываться.

Ксюша приподнялась, коснулась губами Диминого подбородка, потом поцеловала нос, щёку, губы, заглянула в глаза.

– Ты ведь не уйдёшь?

Он лениво шевельнулся. Его ладонь легла на Ксюшино плечо, медленно заскользила вниз, замерла на бедре.

– А ты как хочешь?

– А разве непонятно? – Теперь она коснулась губами его уха, едва ощутимо прикусила мочку, потом чуть отстранилась и напомнила осторожно: – А твои родители…

Ну да, конечно. Сейчас ещё рано, а позже мама непременно начнёт названивать, выясняя, где он и во сколько вернётся, а отец…

Не важно.

Дима поднялся, не одеваясь, протопал в прихожую, выудил из куртки телефон, потом вернулся, опустился на кровать рядом с Ксюшей, сидевшей под накинутым на плечи одеялом. Дима тоже чуть прикрылся свободным уголком. Почему-то звонить домой совершенно голым было немного стрёмно.