Богиня - Маргарет Пембертон Страница 48

Видал остановил пластинку и отправился на кухню, чтобы сварить кофе. Было время, когда он считал, что подобные сцены можно прекратить, обращаясь с Карианой как с напуганным ребенком. Но все его попытки пропадали втуне. Так просто она из этого состояния выйти не могла.

Он снял с полки пузырек, вытряхнул на ладонь три таблетки снотворного и растер их ложкой в порошок. Как только кофе сварился, он налил себе и Кариане, добавил в ее чашку сахар, сливки и растертые таблетки.

Помнится, когда Хейзл предложила ему такой способ подавлять приступы Карианы, Видал отказался, находя это отвратительным, но в конце концов понял, что так лучше для самой Карианы.

Она принимала снотворное по доброй воле лишь в очень редких случаях. Обычно флакончики с лекарством летели ему в голову или в окна. Однажды Кариана со слезами заявила, что если она, по его мнению, нуждается в таблетках, значит, выпьет сразу все. И прежде чем Видал успел остановить жену, та промчалась мимо него с полным пузырьком таблеток в руке и заперлась в ванной. Не долго думая, он вышиб дверь и нашел Кариану скорчившейся на полу. Повсюду были разбросаны таблетки. Она успела проглотить всего несколько штук, но Видал хорошо запомнил тот случай.

Он вернулся в комнату и поставил чашки на стол.

– Садись, Кариана, и постарайся расслабиться, – мягко попросил он.

Но жена резко повернулась к нему, сверкая глазами.

– Садись, Кариана, будь хорошей девочкой, Кариана, – передразнила она, нервно шагая по пушистому ковру. – Почему ты не оставишь меня в покое? Вечно следишь за мной! Шпионишь!

Видал вздохнул. Бесполезно объяснять, что он приехал, потому что Кариана умоляла его побыть с ней. Что из-за нее он, как это было неоднократно в прошлом, совершил непростительную для режиссера вещь – ушел с площадки в разгар съемок. В его отсутствие актеры и съемочная бригада начнут нервничать и раздражаться. Вспыхнут ссоры. Снова поползут слухи, и тогда неприятностей не оберешься.

Видал взглянул на часы. Полдень. И ни малейших признаков слез, которые обычно выматывают Кариану до изнеможения. Сегодняшний день добром не кончится – впереди долгое, бесконечно мучительное испытание. Скоро она примется сыпать непристойностями, потом впадет в буйство. Ни он, ни Хейзл не смогут покинуть дом, боясь, что она ускользнет и доберется до «роллс-ройса» или «дузенберга».

– Я здесь потому, что забочусь о тебе, Кариана, – устало пробормотал он. – Если ты ненадолго ляжешь, почувствуешь себя…

– Я не больна! Зачем мне ложиться?

Клочки разорванного платка разлетелись по полу, и Кариана нетерпеливо вцепилась ногтями себе в руки, оставляя длинные кровавые борозды.

– Почему я должна делать то, что приказываешь ты? Грязный поляк, итальяшка, еврей! Ненавижу! От тебя воняет!

Она истерически расхохоталась, и Видал отвел глаза. Невозможно поверить, что нежная, добрая женщина, с которой он расстался всего несколько часов назад, превращается в уродливую злобную ведьму. На свете словно существовало две Карианы. Одна – воспитанная, утонченная; другая – мерзкая, грубая тварь. Теперь ее нипочем не уговорить, никакими словами. И сделать ничего невозможно. Приступ развивается по своим законам, и единственный выход – перетерпеть все от начала до конца.

Кариана подняла руку и с торжествующим видом смела с каминной полки его бесценную коллекцию статуэток из нефрита и слоновой кости. Фигурки с грохотом разлетелись по полу.

Видал с поразительным самообладанием повернулся к ней спиной и налил в стакан водки. Доктор Гроссман не раз говорил, будто худшее, что он может сделать – грубо охватить ее, тряхнуть или ударить. Вынуждая себя не шевелиться и не обращать внимания па разбросанные осколки, он проглотил водку.

– Ублюдок! – завизжала Кариана, бросаясь на него, растопырив пальцы с острыми ногтями. – Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок!