Письма к тайной возлюбленной - Тони Блейк Страница 48

— Пожалуйста, Роб! Поверь в меня.

Он не ответил. Он просто смотрел на нее — и хотел стать кем-то другим. Человеком без прошлого, без тайн.

— Пожалуйста! — повторила она.

Он честно ответил ей:

— Я не могу тебе рассказать, потому что это будет для тебя непосильным грузом.

— Ты же доверился тете Милли, — напомнила она ему. — Почему же ты не можешь поверить мне?

— Она умирала, — сказал он откровенно. — Ей не надо было хранить мою тайну особенно долго. И она была… каким-то ангелом, Линдси. Она была совсем не похожа на всех, с кем я сталкивался.

Поначалу признаваться Милли было трудно, но к концу рассказа он уже чувствовал, что все в порядке — увидел по ее глазам, что это останется между ними.

Линдси чуть сжала его плечо и проговорила тихо и нежно:

— Я не ангел, Роб, но ты мне дорог. Я уверена, что ты хороший человек. И что бы это ни было…

Роб вздохнул, чувствуя, что совершенно запутался. Он был растерян и измучен… и он снова посмотрел на Линдси, которая лежала рядом с ним в темноте.

— Почему ты так сильно хочешь узнать?

— Честно?

— Да.

Она ответила не сразу — даже прижалась лбом к его плечу. А потом подняла голову.

— Я помню, что сказала тебе, что не хочу, чтобы это — мы с тобой — было серьезно, потому что я только что разорвала помолвку, но, наверное, я ошиблась. И если после этого ты бросишься наутек… ну, тем хуже для меня. Но вот она, правда. И я вижу, что кто-то очень сильно ранил тебя, Роб, и меня это по-настоящему бесит. И я просто хочу узнать… на тот случай, если, может, у меня получится как-то этому помочь.

Роб выслушал ее. Это признание действительно должно было бы заставить его бежать от нее без оглядки. Бог свидетель: еще неделю назад он так бы и сделал. Но за эту неделю очень многое изменилось.

Он не должен говорить ей правду. Это было бы самоубийством. Она не поймет. Она станет его бояться. Возможно, расскажет другим. И пойдут разговоры, и ему придется уехать из Лосиного Ручья, как изо всех других мест, откуда ему пришлось уезжать раньше. Только на этот раз все будет гораздо хуже, потому что он вынужден будет оставить наследство Милли, а в какой-то момент оно стало настоящей его собственностью. Он нашел место, в которое будет вкладывать свой труд, и образ жизни, который хотел бы вести до смерти.

Так что невозможно было понять — совершенно невозможно! — почему он вдруг начал ей рассказывать все голосом, который был смертельно спокойным.

— Как-то вечером, когда мне было восемнадцать, я пошел выпить с парой приятелей.

Она легонько потерла его плечо, без слов говоря ему, что все хорошо, и приглашая продолжать.

«Ради Бога, пусть все будет нормально».

А он вдруг потрясенно понял, что хочет все ей рассказать. Что ему это необходимо. Ему необходимо очистить свою душу. Ему необходимо, чтобы хоть кто-то на этой Земле знал все — и, тем не менее, не порвал бы с ним отношений.

— Билли был моим лучшим другом, ему было столько же, сколько мне. Томми был его младшим братишкой. Мы жили в мерзкой дыре примерно в часе езды oт Портленда, где делать было нечего — только пить и влипать в неприятности. И в тот вечер я был готов на все, лишь бы выбраться из дома: мои родители друг друга ненавидели и по большей части вымещали это на мне.

Тут он снова все вспомнил: покосившийся домишко, его комнатенку с вентилятором в окне, крики и ругань, дыры, пробитые в стенках ударами кулака. Он привык ни ночь запирать дверь своей комнаты — просто потому, что это помогало ему почувствовать себя немного отделенным от них.

— И я встречался с одной девушкой, Карен, — продолжил он.

— Ты ее любил?

Вопрос застиг его врасплох.

— Не знаю, — ответил он, но потом честность заставила его добавить: — Нет, наверное. — Ему казалось, что он вообще никогда не любил и даже не знал, как это бывает, но Линдси об этом знать было не обязательно. — Но страсти было много, занимались сексом. И вот тем вечером мы с Билли и Томми зависли у старой водонапорной башни за городом, которая уже не работала. Мы пили пиво, которое Билли взял из холодильника у деда. Они жили с дедом и бабкой, потому что родители погибли в автокатастрофе примерно за год до этого.

— Боже! Это тяжело…

— Да, — отозвался он. Сейчас это воспоминание немного притупилось, но он все равно не забыл его. — Еще как.

В прошлый раз он разрешил себе думать о том, что было дальше, когда рассказывал все Милли. Тогда он надеялся, что этого ему больше делать не придется. Бог свидетель: он достаточно часто мысленно проигрывал все случившееся в первые десять лет, а потом просто перестал. Но сейчас он снова туда возвращался, в воспоминания, которые казались нереальными, больше походили на историю, которую он знает, чем на то, что он способен точно вспомнить.

— У нас кончилось пиво, и Билли уехал на своей машине, чтобы привезти еще. А Томми… Томми был пьянее меня. Ему было только шестнадцать. Нам всем не следовало пить, но мы были юнцами… а у меня дома выпивка была делом обычным. Я был… тем хулиганом, с которым водились Билли и Томми, плохо на них влиял.

— Правда?

Ему понравилось искреннее изумление, прозвучавшее в ее голосе, и то, как ее дыхание щекотало ему ухо.

— Да, — подтвердил он. — И вот пока Билли не было, я поссорился с Томми — из-за Карен. Я об этом не знал, но он был сильно в нее влюблен все то время, пока я с ней встречался. Он начал говорить, что я дерьмово с ней обращаюсь, а я совершенно не понял, с чего это он на меня напустился. Я только и мог сказать: «Ты что это, парень?» Я лишь потом понял, что он был от нее без ума.

Тут он замолчал, вспоминая, как странно все пошло потом, насколько он был ошеломлен — и каким невозможным все казалось. И как он перепугался. Его голос стал еще тише.

— Оказалось, она рассказала ему, что беременна… и что боится мне об этом говорить. Вот почему он взбесился. Он знал, что на самом деле я ее не люблю. И, наверное, он решил, что я не буду с ней порядочным. И вот он мне все это говорит, а я пытаюсь все это понять, усвоить, что она действительно беременна и что, похоже, весь мой долбаный мир вот-вот рухнет. И конечно, я пытаюсь добиться, чтобы он сказал мне все. А его несет от злости, он меня колотит, а я хочу добиться от него ответов, пытаюсь убедиться, что все это правда. А он повернулся и пошел от меня. К этому времени я уже и сам был зол и выбит из колеи, и я двинулся за ним. И почему-то… я так и не узнаю почему… он начал подниматься по лестнице, которая шла на водонапорную башню.

— Боже! — прошептала Линдси — и Роб был рад: это означало, что она почувствовала, к чему все идет, так что дальше он может говорить достаточно кратко.

— И я полез за ним. Глупо, понимаю. Но именно так я сделал. Я полез за ним, а он поднимался все выше — и я тоже не останавливался. Я все еще был чертовски зол и сбит с толку, и мне казалось, что самое важное — это добиться, чтобы он снова повторил то, что она ему говорила, наверняка убедиться в том, что она и правда беременна.