Ревнивая печаль - Анна Берсенева Страница 48

После открытия сезона жизнь Ливневской Оперы стала еще более напряженной, чем прежде. Все здесь было жестко подчинено той размеренности, о которой говорил как-то Митя.

И все происходило за той чертой, за которую Лере не было доступа… То есть не то чтобы кто-то не пускал ее туда, но она сама терялась в этой музыкальной стихии и понимала, что ей в этом делать нечего.

Впрочем, дел у нее было достаточно и без того, чтобы сидеть в зале и пытаться понять, чего добивается хормейстер или почему Митя вдруг останавливает оркестр прямо посреди красивейшей музыкальной фразы.

Одни переговоры о гаражах чего стоили! Лера ходила в «Мосинвестстрой», как на работу, при виде круглого лица гендиректора ей уже хотелось хлопнуть дверью и выскочить из его кабинета. Но надо было договориться – и она договорилась.

И теперь строительство гаражей должно было закончиться к зиме. Гендиректор был уверен, что остался в большом выигрыше, без лишнего скандала получив драгоценную землю, – так же как Лера была уверена в своем выигрыше, потому что такие необходимые гаражи не стоили театру ни копейки.

Только закончилась эпопея с гаражами, как уже оказалось, что театр должен заплатить какую-то немыслимую таможенную пошлину за купленные в Европе инструменты для оркестра. Этого Лера уж и вовсе не могла взять в толк: неужели хотя бы от подобных поборов нельзя их избавить?

Но задавать риторические вопросы можно было долго и безответно, а инструменты нужны были немедленно – и вместо «Мосинвестстроя» Лера стала ездить в таможенный комитет, оставив на время все остальные дела.

– Старенькая я становлюсь, Митя, – сказала она как-то вечером.

Митя только что вернулся из театра – приехал гораздо позже Леры, потому что была еще вечерняя репетиция. Он давно уже ездил сам на отремонтированном «Саабе», по-прежнему уверяя, что только за рулем по-настоящему отдыхает.

– Старенькая? – улыбнулся он. – Как же ты это заметила, а, старушка?

– Уставать стала от людей, – объяснила Лера, вытягиваясь на диване. – Целый день мелькают какие-то лица, от которых мне нужно одно: как можно скорее перестать их видеть. На таможне, еще где-нибудь…

– И в театре? – спросил он.

– Нет, – покачала головой Лера. – В театре – совсем по-другому. Но знаешь, Мить, иногда мне кажется, что я как будто в дверь какую-то стучусь – и не могу войти…

Она сказала не слишком понятно, но Митя не переспросил, что она имеет в виду – то ли понял сразу, то ли просто не обратил внимания. Последнее время он казался настолько погруженным в свои дела – словно стенкой был отделен от внешнего мира.

Лера и прежде знала, как он бывает сосредоточен во время работы. Но то, что происходило с ним сейчас, было для нее все-таки внове. Она видела, что Митя не замечает никого и ничего, и ее, Леру, так же мало, как прохожих на улице.

Это чувствовала даже Аленка, к которой он всегда был внимателен, и старалась не приставать к нему, чуть не на цыпочках ходила в те редкие часы, когда он появлялся дома.

Наверное, это было нормально, так оно и должно было быть у Мити, и так оно скорее всего было и раньше. Но раньше они встречались раз в месяц во дворе, выныривая на несколько мгновений каждый из своей жизни, – и мало ли что там происходило с каждым, когда они расставались!

Но теперь… Видеть каждый день Митину отрешенность, погруженность в совершенно неизвестную ей жизнь было для Леры мучением. И сделать ничего было нельзя с тоскливой своей тревогой.

Единственным человеком, с которым она чувствовала себя теперь легко, был Саня Первачев, синеглазый Александр Первый.

Он появился после долгого перерыва, примерно через месяц после открытия сезона – как и в прошлый раз, без звонка и без предупреждения.

– Саня! – воскликнула Лера, увидев его на пороге своего кабинета. – Куда же вы пропали? А я вам, когда мы театр открывали, приглашение на автоответчик наговорила: мобильный выключен был.

– Да я знаю, – сказал он. – Но я тогда все равно в отъезде был, не смог бы прийти. Здравствуйте, Лера!

– Здравствуйте, – запоздало ответила и она. – Я рада вас видеть, Саня!

Лера произнесла эту фразу просто как дежурную – ну, как при знакомстве говорят «очень приятно», даже если приятного мало. Но едва она ее произнесла, как тут же поняла, что действительно рада его появлению. Налет дежурности и случайности незаметно исчез со знакомых слов.

– Правда? – улыбнулся Саня, на мгновение сверкнув чудесной синевой своих глаз. – А я думал, вы и не заметили, был я или не был.

– Надолго уезжали? – спросила Лера.

– Да нет, мелкие были дела, – покачал он головой, внимательно глядя на нее. – Хотите спросить, какие?

– Нет, – улыбнулась она.

– Ну и хорошо!

Губы его уже сомкнулись с детской серьезностью, но улыбка была теперь скрыта в глазах.

– А я вам подарок привез, – вдруг сказал Саня.

– Мне? – удивилась Лера. – Зачем?