Круги на воде - Сьюзен Виггз Страница 47

– Я заплачу дополнительно за эту лошадь, – предложила девушка, отбросив прядь волос с влажного лба.

– Нет, вам не нужно делать этого, – разозлилась Джилли Игэн, подходя к ним и закатывая рукава. Она остановилась перед Родионом лицом к лицу и посмотрела ему прямо в глаза. – Ты выполнишь эту работу, цыган, вместе со своей лошадью, иначе я... я...

– Что ты? – спросил Родион.

Джилли наклонилась к нему и прошептала что-то на ухо, а затем протянула руку и ущипнула его за бок. Губы Родиона растянулись в широченной улыбке.

Пятью минутами позже лошадь была запряжена и везла телегу, груженную строительным мусором. Юлиана с интересом наблюдала за этой сценой. Что ему сказала Джилли? Юлиана подозревала, что Джилли и Родион уже были любовниками. Может, в этом случае мужчину легче заставить подчиниться?

Юлиана вошла в церковь, поглощенная мыслями о преимуществах таких отношений.

– Нет, ты! – услышала она тонкий голосок.

– Это не я! – кричал другой детский голос.

Юлиана обернулась и увидела Симу, дочь цыганки Мандивы, и Тэма, сына деревенского лавочника, спорящих под сводчатым окном церкви.

– Что случилось? – приподняв юбки, она поспешила к детям.

– Она украла мое гнездо, – заявил мальчик, выпятив нижнюю губу.

– Я не брала!

– Нет, ты украла!

– Что за гнездо? – с преувеличенной серьезностью спросила Юлиана.

Тэм объяснил:

– Мастер Стамп сказал мне взобраться на колокольню, там я нашел гнездо какой-то птицы. Я взял его, чтобы отнести домой. Но только я отошел, как оно исчезло, – он ткнул пальцем в Симу. – Она взяла его. Всем известно, что цыгане – воры.

– Что вы знаете о нас, вы сумасшедшие гаджо. Я даже не видела твоего дурацкого гнезда.

– Нет, ты взяла!

– Я не брала!

– Пожалуйста, прошу вас, не ссорьтесь, – произнес Стивен усталым, но веселым голосом. С ловкостью акробата он спустился по канату с колокольни и подошел к ним. – Это я взял гнездо.

Мальчик заморгал глазами.

– Вы взяли?

– Да. Это гнездо не твое, и ты не должен был его брать. – Стивен опустился на одно колено и взял мальчика за подбородок. – Это гнездо голубя. Птицы возвращаются сюда каждую весну. Как бы ты себя чувствовал, если бы однажды вернулся домой, а твой дом исчез?

У Тэма перехватило дыхание.

– Мне бы это очень не понравилось, мой господин.

– Уверен, что не понравилось бы. – Стивен засунул руку за пояс, достал оттуда мешочек со сладостями и угостил детей. – Засахаренный миндаль. А теперь послушайте: мастеру Стампу нужны хорошие работники для сортировки ткацких челноков. Бегите к нему быстрее.

Дети бросились к церкви, рты их были набиты сладостями, про ссору они моментально забыли.

– С каких это пор барон Уимберлей носит в своих карманах сладости?

Стивен пожал плечами.

– Теперь, благодаря твоему плану привлечь цыган и деревенских жителей к работе, здесь бывает полно детей.

Юлиана выглянула из окна. Деревенские сновали взад и вперед с тачками, гружеными досками. Цыгане перевозили камни, а Ласло в кузнице отбивал молотком петли, щеколды и задвижки.

– План неплохой, – сказала Юлиана.

– Да, – подтвердил Стивен, и Юлиана удивилась, так как ожидала, что он станет возражать. – Это действительно очень хороший план, Юлиана. – Он протянул руку и коснулся кончика ее носа. – У вас на носу штукатурка, моя госпожа.

Она была в полном смятении от перемены в настроении Стивена и так и осталась стоять с открытым ртом, в то время как он быстрыми большими шагами прошел по проходу и вышел из церкви.

Строительство захватило все ее мысли и на время отвлекло от цели, которую она не должна была забывать. Она уже не так часто вспоминала о Новгороде и той ужасной ночи.

Ее смущало то, что сердце ее теперь разрывалось между чувством долга и желанием мести. С одной стороны, ей хотелось остаться здесь и помочь довольно суровым на вид, но добрым жителям Лунакре. Но душа ее горела огнем: семейная гордость не давала ей покоя, и боль утраты не утихала.

Теперь ей приходилось решать эту дилемму, осложненную чувством нарождающейся любви к мужу. Иногда, казалось, что он понимает ее, благодарен за помощь и восхищается ее способностями. Но когда ее муж был в плохом настроении, он обвинял Юлиану в том, что она пытается поймать его в ловушку.

Юлиана презрительно фыркнула: как могла она, княжна, выйти замуж за человека ниже ее по происхождению.

И тем не менее она мечтала об этом, когда лежала одна в постели ночью, вспоминая его прикосновения, поцелуи, его дыхание на своей шее, и смутное горячее желание пронизывало ее всю. У Стивена часто бывало плохое настроение. То он был скептичен и ни с чем не соглашался: наученный прошлым, он никому не доверял. То вдруг становился нежным, одобрял все ее поступки, работал с ней рядом.

Он бросал ей вызов.

– Крайне неблагоразумно – бросать Романовым вызов, – пробормотала Юлиана, вытерев руки о фартук, и поспешила к алтарю.

Чтобы в помещение лучше проникал свет, рабочие убирали доски, которыми были заколочены витражи часовни. Каким-то образом витражи, украшенные драгоценными камнями, остались невредимыми. В порыве реформатских преобразований кромвелевские иконоборцы все же не стали разбивать эти прекрасные цветные стекла.

Юлиана радовалась этому. Она любила рассматривать реликвии далекого прошлого.

Используя систему канатов и блоков, рабочие убирали доски с последнего, самого высокого окна, на котором была изображена очаровательная аллегория: святая Агнесса в виде пятилистника.

Юлиана услышала позади себя тяжелые шаги. Она обернулась и увидела, как по проходу быстрыми шагами идет Стивен.

– Снимите этот витраж немедленно.

– Но это самый красивый орнамент, – заметила Юлиана. Она коснулась его руки, Стивен поморщился, и Юлиана быстро убрала руку. Как трудно привыкнуть к его постоянно меняющемуся настроению.

– Я хочу, чтобы его сняли, – произнес он глухим голосом.

– Но это слишком высоко, – запротестовала Юлиана.

Даже не взглянув на нее, он подобрал крупный кусок известняка и поднял его над головой.

– Стивен, нет...

Камень взметнулся вверх. Он разбил окно. Стекло, куски дерева, известняка и дождь из рубинов, сапфиров и топазов посыпался вниз.

Звук эхом отозвался под сводами аббатства и стих. Последовавшее молчание становилось зловещим, и слышно было только тяжелое дыхание Стивена.