Чарлстон - Александра Риплей Страница 47

Что же касается чарлстонцев, присутствие двух чужаков отточило их остроумие и придало изысканный оттенок удовольствию.

– Только весьма культурные люди, – сказала Джулия Эшли своему племяннику, – способны оценить утонченность. У китайцев ножи столь остры, что человек видит себя в алых лентах прежде, чем почувствует порезы. Я давно так не наслаждалась.

Завершая бал, оркестр исполнил вальс «Голубой Дунай». Губы Эммы Энсон задрожали, но она заставила себя удержаться от слез. Так же завершался последний предвоенный бал святой Цецилии. Музыка была тогда новой, как и наряды чарлстонцев, слушающих ее теперь, шесть лет спустя. Все было по-прежнему, несмотря ни на что. Эмма развернула старый голубой веер, чтобы скрыть за ним лицо, пока она вновь не успокоилась.

– Я кокетничаю с тобой, Джошуа Энсон, – сказала она мужу, когда он с поклоном предстал перед ней.

– Дорогая, ты похитила мое сердце. Давай-ка покажем молодежи, как танцуют вальс.

Эмма Энсон встала и, сделав глубокий реверанс, шагнула в крепкие объятия своего супруга. Ей уже не было грустно.

В следующем месяце из Англии вернулись вновь отлитые колокола церкви Святого Михаила. Чиновник, назначенный Сиклзом, определил необходимую сумму в две тысячи долларов, но горожане щедро жертвовали из своих оскудевших кошельков. Удары колокола звучали каждый час со дня рождения каждого чарлстонца, и так же было во времена их отцов и дедов. С возвращением колоколов на башню вернулся и сторож, который объявлял время: «…часов, все в порядке». Привычный гул, расплывавшийся в воздухе, позволял верить, что это так. Горожане вновь обрели свое достояние.

Вместе с балом, назначенным на март, должна была возродиться еще одна традиция – Котильон-клуб. Он был основан значительно позже, чем Общество святой Цецилии, дата его учреждения обозначалась 1800 годом. Вот почему обычаи его еще не устоялись. Членами клуба были чарлстонские холостяки. Из клуба выходили сразу после женитьбы и выбирали в него членов всего на один год. В Обществе святой Цецилии президент выбирался на пожизненный срок, а членство прочих представителей подтверждалось ежегодно, пока кто-либо сам не просил о выходе. Котильон-клубу еще предстояло заявить о себе. Пинкни был его членом, но никто не предписывал ему каких-либо четких обязанностей, за что молодой человек был весьма благодарен своим товарищам. В феврале он получил химический анализ образца грунта, и теперь его ожидала бурная деятельность.

Цифры и формулы ничего не говорили ни ему, ни Симмонсу. Надо было расшифровать эти таинственные значки, прежде чем судить, хорошие это новости или плохие. Ясно, что заниматься этим должен был Пинкни. Хотя успехи Симмонса в освоении базовых дисциплин были поразительны, вряд ли он мог освоить какую-нибудь науку во всем ее объеме. Пинкни и насчет своих способностей сомневался, но уверенность в нем друга была неколебимой. Отступать было нельзя.

Конечно, было вызовом с его стороны предложить Пруденс участвовать в работе. В конце концов, она учительница. И постоянный гость в доме Трэддов. К тому же это был повод, чтобы между ними установилась приемлемая обществом связь. Было и еще одно соображение – Пинкни хотелось делить с ней все.

Кошмар лжи, который Пинкни терпел при каждом визите Эдвардсов, остался позади. Пинкни и Пруденс могли теперь открыто выказывать интерес друг к другу, по крайней мере как изучающие науку. Пока Мэри восхищенно ворковала по поводу речей Адама Эдвардса, молодые люди сидели, склонившись над книгами и бумагами, разложенными на столе в углу комнаты. Им понадобилось несколько недель, чтобы узнать то, что требовалось. Отложения минералов в Карлингтоне содержали до шестидесяти процентов фосфатной извести высокой концентрации. Фосфорная кислота, основной ингредиент минерального удобрения, вырабатываемого на фабрике, значилась на отметке «шесть» по принятой шкале. Во всем мире существовало только четыре основных месторождения фосфатов: Германия, Англия, Франция – близ Бордо – и почти недоступная, еле заметная точка на карте – остров Разу. Карлингтонские отложения были богаче, чем все европейские, находились куда ближе, чем Разу.

Пинкни и Тень переживали эйфорию.

– Говорил я тебе, – ликовал Тень, – деньги зарыты прямо в земле!

Пруденс тоже была искренне рада за Пинкни. Уж она-то знала, с каким трудом ему приходится поддерживать семью. Но погруженность Пинкни в дела Карлингтона приводила к уменьшению ее власти. Теперь он не нуждался ни в ней, ни в ее теле, чтобы почувствовать себя счастливым и значительным. Новые интересы поглотили его энергию, предоставили поле деятельности его смелым порывам и заняли все его мысли. Любовь к Карлингтону была в нем сильней любви к какой бы то ни было женщине. Тайные встречи в школьном кабинете становились все реже. На ниву ее необузданного сердца упали семена гнева.

Когда к ней в школу пришли представители Котильон-клуба и сказали, что зал понадобится им для танцев, семена дали крошечные ростки. Наверняка Пинкни участвует в клубных делах. Им придется выбирать другое время, чтобы встретиться наедине. Она пыталась не думать о Пинкни – под руку с Лавинией, а вокруг музыка и смех и все те чарлстонцы, которые с трудом терпят Эдвардсов в течение нескольких часов по воскресеньям. Ревность недостойна и ребячлива, напомнила она себе.

Но когда Пинкни сказал ей, что пригласил на бал Симмонса, она едва не расплакалась. Почему мужчина, хоть и чужак, может переступить черту, которая вырастает в высокую стену перед женщиной? Ее не утешало, что Симмонс вовсе не желает идти на бал.

– Ты, должно быть, спятил, капитан, – сказал он, когда Пинкни вручил ему карточку гостя.

– Возможно, Тень, но только не по этому поводу. Ты отлично повеселишься.

– Еще бы! Где-нибудь в другом месте.

Но с Пинкни невозможно было спорить. Он допекал Симмонса целыми днями и в конце концов нащупал слабость, которой не преминул воспользоваться. Пинкни положил на кровать Джо костюм Энсона Трэдда. Он уже был перешит на паренька. Джо знал, что Пинкни боготворит покойного отца. Нетронутый костюм мог быть отвергнут, но перешитый – уже нет. Отдав должное памяти отца, можно было и другу доставить немного удовольствия. Симмонсу пришлось принять подарок. Подавив дурные предчувствия, он отправился к парикмахеру, побрился и привел в порядок ногти. Выходя из дома, он взглянул в большое зеркало в гостиной – и не узнал себя. Он приобрел солидность. Фрак еще можно было назвать красивым. Паренек приосанился. Его жесткие, выгоревшие волосы были приглажены и смочены маслом, так что он мог теперь сойти за блондина. Недавно пробившиеся спутанные усы были приведены в порядок, а висевшие до подбородка бакенбарды сбриты. Он выглядел как джентльмен.

Лицо Пинкни появилось над его плечом.

– Что скажешь? – Он с гордостью улыбнулся. Вокруг глаз Симмонса собрались морщинки.

– Совру, если скажу, что узнал себя… Стоит ли спорить, если кто-то решит, что в моих жилах течет голубая кровь?

– Перестань болтать, пошли. Я зайду за Лавинией и Люси. Встретимся на крыльце дома по соседству. А сейчас неизвестный зверек, что прячется за креслом, выйдет оттуда и выразит тебе свое восхищение.