Любовь и долг - Гейл Мэлин Страница 47

— Ах, Рафаэль, твой прекрасный дом! — Дезирэ казалось, что она даже слышит, как потрескивает огонь. Она всей душой болела за Рафаэля, потерявшего свое родовое гнездо, но, когда он заговорил, она удивилась, что в его голосе не было горечи.

— Каса-дель-Агила еще возродится. Когда закончится война, я отстрою дом и мы снова заживем в мире.

— Я думала, ты придешь в отчаяние, потеряв дом, — призналась Дезирэ.

— Люди гораздо важнее. Благодаря твоему предупреждению моя сестра и я остались на свободе. Я твой должник!

— Но ведь в том, что ты потерял дом, моя вина, — возразила Дезирэ, не веря своим ушам. Неужели он больше на нее не сердится?

— Так получилось, что ты просто ускорила события. Я всегда рисковал быть разоблаченным и знал, какими это грозит последствиями. Однако, если майор рассчитывает, что, разрушив мой дом, он заставит меня действовать опрометчиво, то он ошибается. Пока меня интересует лишь безопасность тех, кто от меня зависит.

— Я так рада, что всем удалось уйти. Я страшно боялась.

— Никто и не догадывался об этом, — неожиданно тепло улыбнулся он. — Ты боролась, как львица.

Пока Дезирэ перевязывала раны Санчо полосками ткани, оторванными от нижней юбки, Рафаэль собрал валявшиеся повсюду вещи. Они погрузили, что смогли, на коня Рафаэля, а Дезирэ поехала следом на Мадригале.

Слава богу, на их пути больше не было солдат Эврарда, и они прибыли на место еще до захода солнца. Лагерь партизан вызвал у Дезирэ смешанные чувства: она была рада оказаться в безопасности, но воспоминания о том, как ее привезли сюда связанной, были не слишком приятные. Впрочем, сейчас партизаны встретили ее весьма радушно.

Беглецов накормили и дали вина, но, как только Дезирэ поела, она постаралась уединиться. Ей надо было подумать.

Она сидела на склоне холма и размышляла, когда появился Рафаэль.

— Ты за мной следил?

— Ты не знаешь гор. Ночью здесь небезопасно.

— Какое тебе дело до моей безопасности? Я думала, ты мечтаешь от меня избавиться.

— Мечтал. Но я был неправ.

— Ты хочешь сказать, что можешь простить мое предательство?

— Я думаю, дорогая, мы должны простить друг друга. — Голос выдавал его волнение. — Потому что я знаю — если мы расстанемся, ни один из нас не будет счастлив. — Он протянул к ней руки. — Я люблю тебя.

— А я люблю тебя, Рафаэль. — Она прижалась к нему и положила голову на плечо.

— Я так по тебе скучал, — прошептал он ей в волосы. — Я хотел броситься за тобой, как только ты уехала. Но был уверен, что ты снова меня отвергнешь.

— В тот момент я, возможно, так и поступила бы. Тогда я не понимала, что сержусь на тебя не из-за Этьена, а из-за себя.

— Вот как?

— Арман догадался, что ты Эль Вердуго. Мне бы надо было это отрицать, а я растерялась. Я тебя предала. И справедливое отмщение за смерть брата не имело к этому никакого отношения. Я решила, что ты просто играл моими чувствами, и мне захотелось сделать тебе больно. В глубине души я сознавала, что Этьен — жертва войны, но моя гордость была уязвлена. Я жаждала мести.

— Испанцы знают, что такое месть.

— Но месть рождает еще большую ненависть. Отец Гомес предупреждал меня, что не стоит желать смерти Эль Вердуго, и он оказался прав. Я была слишком убита горем, чтобы задуматься о последствиях своей мести, но, если бы можно было повернуть время вспять, я поступила бы по-другому.

— Не тревожься, дорогая. Прошлое осталось позади. Теперь надо думать о будущем.

Он отпустил ее и вынул из внутреннего кармана небольшой шелковый мешочек.

— Я купил это в то утро, когда ездил в Коваррубиас, и с тех пор ношу его возле сердца. Наденешь его? — В мешочке оказалось массивное золотое обручальное кольцо. Дезирэ молча кивнула. — Ты уверена, любимая? Еще есть время вернуться в Мадрид. Мы придумаем что-нибудь, чтобы объяснить, что произошло сегодня, но, если ты останешься, соотечественники твоей матери заклеймят тебя как предательницу.

— Я знаю. — Арман позаботится об этом. — Как-нибудь проживу без их одобрения.

— Значит, ты готова поддержать нашу борьбу за свободу?

— Я, правда, не одобряю методов твоих партизан, но понимаю, что они необходимы. Можешь не беспокоиться, я не стану вмешиваться.

— Стало быть, ты решилась? Ты действительно хочешь остаться? — Суровое лицо Рафаэля озарилось счастливой улыбкой.

Дезирэ кивнула.

— Я хочу быть с тобой, Рафаэль, хотя хорошо представляю себе, чего мне это будет стоить. Я стану изгоем, мне нельзя будет вернуться во Францию. Но я нисколько об этом не пожалею. Твой народ станет моим народом, а твое дело — моим. Клянусь тебе!

Рафаэль схватил ее в свои объятия.

Она спросила, может ли он устроить так, чтобы она послала несколько писем.

— Мне надо написать друзьям и своим адвокатам. Кроме того, я намерена обеспечить свою кузину Гортензию. Надеюсь, она меня поймет, — с легким вздохом добавила она.

— В один прекрасный день, когда кончится эта война, мы съездим к тебе домой, — пообещал Рафаэль.

— А где мы сейчас будем жить? — поинтересовалась Дезирэ. — Я могла бы быть счастлива и в такой палатке, — поспешила она добавить, испугавшись, что он превратно истолкует ее вопрос.

— Зачем же такие крайности? — рассмеялся Рафаэль. — У меня в надежном месте спрятаны кое-какие деньги, а недалеко от Фриаса есть охотничий домик. Мы сможем провести там наш медовый месяц.

Дезирэ была в восторге.

— Но потом… — Лицо Рафаэля стало серьезным. — Совесть не позволит мне остаться в стороне от борьбы за свободу Испании. Нам придется часто расставаться, и надолго.

— Нет! — запротестовала Дезирэ. — Я всегда буду там, где ты, рядом с тобой.

— Я не могу этого допустить — это слишком опасно, Дезирэ. Меня все время будут преследовать, но в горы французы не посмеют сунуться.

— Я все ждала, — лукаво улыбнулась Дезирэ, — когда ты начнешь мною командовать.

— Ты меня хорошо изучила, дорогая, — усмехнулся Рафаэль. — Надо тебе сказать, что походная жизнь не так-то легка, а ты все же получила аристократическое воспитание.

— Вы забыли, Рафаэль де Веласко, — возразила Дезирэ, — как меня воспитывал дед. Я не упаду в обморок при виде крови и не стану возмущаться, если мне придется испачкать руки. Ах, Рафаэль! Я знаю, что будет трудно, но находиться вдали от тебя — еще труднее! — Глаза Дезирэ затуманила боль. — Всю жизнь я страдала от того, что нигде не чувствовала себя по-настоящему дома. Впервые в жизни я знаю, где хочу быть. Я твоя женщина, и мое место рядом с тобой.

Глядя в ее сияющие глаза, он сказал внезапно охрипшим голосом: