Цыганочка с выходом - Светлана Борминская Страница 47

— На помойку! — помахав мешками, сквозь зубы процедил Чигиринский и, раскланявшись с уборщицей тетей Варей и еще одной святой женщиной, решившей помыть пол у бывшего прокурора, быстро вышел вон.

— А-ааамммм!.. — схватился за крайний правый мешок Бархатов. — Отдайййй!..

— Ты!.. Говном три этажа залил!.. Хрен старый!.. — выругался слесарь с лестницы и, пока шел вниз три этажа, — все ругался, ругался и не заметил, как уронил один мокрый и очень отвратительный мешок у двери Кокуркиной Дарь Иванны.

А в это время на своем шестом этаже Т.Л. Достоевская стояла перед неразрешимой дилеммой… Стояла она в своем бархатном цвета закатной синевы халате, на голове ее было накручена чалма из мокрого полотенца, и она задавала вопросы в телефонную трубку, держа ее очень изящно, как это делают все гениальные писатели.

— Тебе нужна женщина, которая бросит свою старую больную собаку?..

— Нужна!!! — кричал ей в ухо голос молодого по тембру мужчины. — Таня, ты мне нужна!!!

А к Татьяне Львовне, надо вам сказать, вчера вернулся старый муж…

— Ну, ладно, нужна — так нужна! — слегка удивилась Татьяна и, посмотрев на пьющего чай с бисквитным „поленом“ своего бывшего благоверного, мягко сказала: — Попьешь чаю — и закрой дверь с той стороны…

Муж застыл с куском торта в горле…

В ту самую минуту, когда были произнесены эти слова, Дарь Иванна Кокуркина, обнюхав завязанный шпагатом мешок рядом со своей дверью, решила поставить, наконец, одну „недалекую“ даму на место и расквитаться с ней.

И когда в квартире одной известной дамы раздался звон богемского хрусталя, такой звоночек был у Татьяны Львовны Достоевской, и она открыла свою дверь, на ее пороге лежал — дурно пахнущий мешок.

Какая другая женщина, возможно, хлопнулась бы в обморок рядом с таким мешком, но… Но не такие они — русские писатели!

Достоевская протянула бархатную ручку и быстро разорвала черный полиэтилен.

Конечно, доллары пришлось полоскать под душем, но разве в этом нету прелести? А сушились они сами, прекрасно, на махровых простынях с открытыми окнами, весь день. Запах денег на полах большой квартиры мешался с ароматом французских духов „Бесконечная жизнь“.

Да, да, так и было…

ЧТО УПАЛО — ТО ПРОПАЛО

То, что бомж не умер, Альбина восприняла философски.

— На меня никто и не подумает! — беспечно решила она и как в воду глядела.

После яда индийской гадюки Илья Леонидович не помнил ничегошеньки — ни кто он такой, ни как его зовут, а Альбину не узнал бы и под пытками на дыбе.

Драгоценности Нины Ивановны, которые Альбина Хасановна украла в ту страшную ночь, лежали у нее на самом видном месте в большой хрустальной вазе на столе и были завалены конфетами „Кара-Кум“, „Орешек“ и парочкой „Трюфелей“.

Альбина ела конфеты и доставала то один перстень, то другой, мерила, кидала обратно, в общем — развлекалась, а ночью вдруг вскочила и под впечатлением душераздирающего сна стряхнула драгоценности вместе с конфетами в синий бархатный мешок и кинула под кровать… Мало ли, вдруг воры залезут и начнут конфеты есть, а под ними-то целый килограмм золота!!!

Утром побежала в магазин, потом из магазина — домой и на лестнице нос к носу столкнулась с Милой Хренковой. Жена Вениамина Вениаминыча убирала подъезд.

Почти ровесницы, по старой памяти они общались, худенькая Альбина и красная от жизненных соков Мила.

— Милка?! Со шваброй?! Ты что?! Брось швабру! Брось!!! — искренний крик Альбины ухнул эхом на лестнице. — Твой, что, в безработные подался?..

Мила подняла глаза и засмеялась, дай ей Бог здоровья:

— Жадный стал…

— И что теперь? — не поняла Альбина.

— Денег не дает, — махнула рукой Мила.

— Ах, он гад!.. — сузила глаза Альбина Хасановна и тихо предложила: — Хочешь, я его убью?

— Не надо, — уже повеселей, ответила Мила и застучала шваброй еще азартней.

— Не понимаю я людей!.. — заходя в квартиру, сказала Альбина, и пока закипал чайник, вытащила бархатный мешок из-под кровати и в диадеме и перстнях села пить чай, потом начала мыть плиту и почти уже вымыла, когда в дверь позвонили.

— Сейчас! — крикнула она и, выключив воду, пошла открывать — в красных шелковых боксерских трусах и той самой майке с мишенями, и хорошо, хоть глянула на себя в зеркало — в диадеме съехавшей на ухо, в колье — изумруды с гранатами и перстнях, заляпанных пастой „Комет“ для газовых плит…

— Черт! черт! черт! — по-быстрому снимая диадему и перстни, вертелась волчком Альбина Хасановна. Звонок не унимался. — Кто там? — мелодично, словно только что услышала, спросила Альбина.

— Гражданка Яроцкая, что же вы не выполняете свой гражданский долг?..

— Вииитя!.. — выдохнула вдова. — Что вы пришли-то? Напугали… Ну, заходите…

— Я соскучился, — уже обычным голосом сказал участковый. — А что это за мешочек у вас?

От неожиданности Альбина выронила мешок, он упал, как все золото — с грохотом. Участковый Иншаков поднял его, подержал и передал в хрупкие руки вдовы. Альбина перевела дыхание и улыбнулась.

Виктор Иванович снял очки и сказал:

— Аля, я вас люблю.

Альбина Хасановна снова выронила мешок, быстро подняла его и кинула на столик для перчаток.

— Да?! А почему… меня? — не к месту спросила вдова.

— Очень, — тоже запутался с ответами Иншаков.

Они каким-то образом поцеловались, хотя думали о разном — Витя о своей любви, а Яроцкая Альбина Хасановна о мешке с драгоценностями…

Виктор Иванович, как и положено участковому, быстро схватил Альбину Хасановну и понес в сторону спальни, входную дверь, которую Виктор Иванович лишь прикрыл ногой, ветром из окна раскрыло настежь, и туда сразу же вбежал лабрадор.

Впрочем, через секунду он выскочил и умчался — ему невыносимо было лицезреть чужую любовь, душераздирающее счастье, а звуки поцелуев наводили на Нельсона такую болотную тоску, что…

Зато через три с половиной минуты, Дарь Иванна Кокуркина, следующая по своим девичьим делам, увидев раскрытую дверь, просто взяла и вошла. Посмотреть на себя в зеркало. Посмотрела, позвенела монистами на шее и решила подкрасить губки. Огляделась и, увидев помаду Альбины, — подкрасила не жалея. И засмотрелась на себя в зеркало — синяя с перламутром помада вдовы очень пришлась к лицу Дарь Иванны.

— Какой мягкий мешочек, а тяжооолый… — потрогав мешок с драгоценностями, вздохнула старая женщина.

— Ну, ладно, пойду…

И случайно, совершенно случайно, положила мешочек себе в сумку, прямо на капусту и булочки в упаковке. И забыла.

Так на половину дня, то есть — на полдня, Ниночкины драгоценности в бархатном мешке попали в цепкие лапки Кокуркиной Дарь Иванны.