Я, ты и любовь - Джасинда Уайлдер Страница 47

Боль в его голосе была явственной. Я мысленно видела его — испуганного, озлобленного, одинокого мальчишку, вынужденного драться, чтобы выжить. Слишком гордого, чтобы вернуться домой, даже если бы мог. Голодного, холодного, одинокого, живущего на улицах.

— Колтон… Мне очень жаль, что тебе пришлось через это пройти, — сказала я надтреснутым голосом.

Он взял меня за подбородок:

— Эй, никаких слез! Меня жалеть не надо. Я же всего добился, не правда ли?

— Да, но какой ценой… — Колтон пожал плечами, и я отодвинулась, яростно глядя на него. — Нечего плечами дергать! Ты многого добился, ты выжил. Ты вырвался из уличной среды. Ты с нуля создал успешный бизнес. Ты сделал все сам, несмотря на проблемы с учебой. По-моему, это потрясающе, ты невероятный человек.

Он снова пожал плечами и деланно округлил глаза, явно сгорая от неловкости. Я взялась ладонями за его лицо, с удовольствием ощутив покалывание щетины.

— Ты умен, Колтон. Ты талантлив. Я восхищаюсь тобой.

— Ну, Нелли, так ты меня, блин, в краску вгонишь. — Колтон обнял меня и грубо прижал к груди. — Спасибо за теплые слова. Для меня это много значит. А все же, приняли тебя или нет? Мне надоело размазывать собственное дерьмо.

Я подняла руку с письмом и прочла через его плечо.

— Да, приняли.

— Я и не сомневался. Горжусь тобой, Нелли, детка.

Я улыбнулась ему в грудь, вдыхая его запах.

Я с трудом сглотнула, не зная, справлюсь ли, и сжала гриф гитары, сдерживая панику.

— Готова? — раздался рядом голос Колтона, и его колено подпихнуло мое.

Я кивнула:

— Да, да. Я справлюсь.

— Конечно, справишься. Я поведу, а ты вторь. Держи ритм, как мы делали, и пусть все услышат твой ангельский голос, о’кей?

Я снова кивнула, разминая пальцы. Никогда не выступала перед публикой. Несколько раз пела на улице, собирая мелочь, одна и с Колтоном, но это другое. Мне страшновато. Мы на эстраде в баре, перед нами сотня людей, все ждут начала. Колтона они знают, пришли его послушать и гадают, кто я такая. Словом, пустяки, чего волноваться.

— Всем привет. Я Кольт, а это Нелл. Мы исполним для вас пару песен, не против? — Раздались аплодисменты и одобрительные крики. Колтон взглянул на меня: — Да, парни, я знаю, что она красавица, но она занята. Итак, для начала что-нибудь из «Эветт бразерс». Например, «Я буду грустить».

Он начал со сложно аранжированного вступления, заставившего вспомнить банджо оригинала. В нужный момент вступила я, вторя простенькой гармонией. Ритм был простой; я столько упражнялась, что сейчас даже не думала о нем и начала без боязни. Все обалдели. Мой голос составлял прекрасный контрапункт Колтону, мой чистый альт обвивал его грубоватую хрипотцу, и слушатели были очарованы.

Я немного освоилась, и мы перешли к следующей песне, которую объявил Колтон.

— Кто-нибудь любит «Сити энд колор»? — Разразилась буря одобрительных аплодисментов, и Колтон ухмыльнулся собравшимся. — Хорошо! Тогда, надеюсь, вы тепло примете «Привет, я в Делавере».

Я с деланным спокойствием перебирала струны, про себя пища от восторга. Мысленно я все время возвращалась к началу, когда Колтон дал понять, что я его девушка. Мне это понравилось. А еще он всем сказал, что я красавица! Меня охватила восторженная дрожь.

Я не на шутку увлеклась песнями «Сити энд колор», ведь Даллас Грин просто супер, и не стала сдерживать голос. Я пела свободно, строки прокатывались по мне, как волны. Волнение пропало, я чувствовала лишь биение музыки в жилах и прилив адреналина от сознания, что у нас получается.

Следующую песню Колтон исполнял один. Я слышала, как он играл ее дома, и с нетерпением ждала, когда же он с ней выступит. Когда гитары смолкли, Колтон, подстраивая свою, объявил новый номер:

— Так, ладно, сейчас я спою соло. Вы, наверное, уже слышали эту песню, но сегодня она прозвучит иначе. Это «Проблемы 99-го» единственного и неповторимого Джея-Зи. Аранжировка, которую я сейчас исполню, была сведена Хьюго. Жаль, что не хватает наглости приписать ее себе — гениальная вещь. Надеюсь, вам понравится.

Раздались аплодисменты, которые стихли, когда Колтон заиграл отрывистую, почти барабанную последовательность аккордов. Когда он запел, у меня закружилась голова от волнения и гордости. Услышав эту песню впервые, я даже растерялась, такой она была необычной, но затем узнала и восхитилась сверх всякой меры. Колтон прав, аранжировка действительно блестящая.

Вскоре — слишком быстро — настала моя очередь.

— Спасибо. Какой сегодня замечательный зал! Другие песни у Хьюго тоже классные, но это моя любимая. А следующую Нелл исполнит для вас соло.

Он настоял, чтобы я сама объявила свою песню, поэтому я наклонила микрофон поближе и начала говорить, заиграв вступление:

— Здравствуйте. Я еще никогда не выступала соло, поэтому отнеситесь снисходительно. Я сыграю «Пора» группы «Имэджин дрэгонс». — Я повернулась к Колтону: — Посвящается тебе. Она мне тебя напоминает.

Когда я во время пробежки слушала плей-лист, пытаясь разобраться, какую песню хочу выбрать для сольного исполнения, я наткнулась на эту. Прекрасная вещь, словно вдохновленная поп-музыкой восьмидесятых, сойдет за интересный кавер в стиле инди-фолк. Но по-настоящему поразили меня слова, ставящие акцент на неизменном, на том, что ты есть. Колтон столько пережил, но остался собой, отказываясь меняться или прогибаться в угоду ожиданиям других.

Я сама долго мучилась из-за этого. Я выбирала университеты и карьеру, потому что так хотели другие. За меня решали родители. После смерти Кайла я не могла выбирать, не в состоянии была думать, не испытывала никаких желаний. Работала у отца и посещала местный колледж, пойдя по пути наименьшего сопротивления. Папа всегда ожидал, что я выберу специальностью бизнес и буду работать в его компании. Я и не рассматривала иные варианты. Мои способности или мечты в расчет не принимались — я просто следовала родительскому плану, не задавая вопросов.

Через несколько месяцев после смерти Кайла я поняла, что мне необходима отдушина. Что-нибудь, чтобы отвлечься от вины и боли. Гитара появилась почти случайно — на деревянном фонарном столбе я увидела объявление об уроках игры на гитаре. Учитель был пожилой, седой, толстенький и абсолютно гениальный. Он был талантливым педагогом, понимающим и терпеливым. Главное, он понял, что на пару часов в неделю я хочу забыть обо всем на свете. Он не задал ни одного вопроса, взялся за мое обучение и гонял нещадно, не давая ни минуты передышки. Я только и успевала учить аккордовые пассажи. Он составил плотный график занятий и устраивал мне головомойку, если я не справлялась.

Пение стало естественным продолжением музицирования. Я всегда любила петь, я выросла под песни мамы, однако никогда не воспринимала это всерьез — пела за рулем и под душем. Но занявшись игрой на гитаре, я всерьез увлеклась музыкой, ставшей для меня отдушиной, возможностью чувствовать что-нибудь, кроме боли. Разучивая песню, я подпевала себе и вскоре поняла, что петь мне нравится даже больше, чем играть. Музыка стала спасением: я часами играла и пела, сидя на мостках и глядя, как садится солнце и появляются звезды, чтобы не думать о Кайле, не тосковать по нему, не плакать о нем. Я играла, до крови стирая пальцы, и пела до хрипоты.