Брачная ловушка - Дженнифер Пробст Страница 47

— Стало быть, так ты обращаешься со своими сестрами, когда их мнение приходится тебе не по вкусу? Неудивительно, что они взбунтовались! Поверь, я прекрасно помню, где мое место. У меня нет ни малейшего желания ввязываться во всю эту бредятину, но ведь ты делаешь одну ошибку за другой. Ради бога, Граф, проснись! Ты относишься к своим сестрам свысока, а им такое отношение ненавистно. Джульетта прекрасно способна справиться с ведением дел и без твоего участия, но ты, вместо того чтобы отнестись к ней с должным уважением, оспариваешь все ее решения.

— Хватит! — Майкл угрожающе сдвинул брови. — Ты не имеешь ни малейшего понятия о чувствах моих сестер.

— Шутишь? — невесело засмеялась Мэгги. — Да ведь это ясно, как дважды два. Они обожают тебя, можно сказать, обожествляют. Им только и нужно, чтобы старший братец уделил им капельку благодарности. Капельку уважения к тому, чего они достигли. Тебе известно, что Венеция считает, будто в твоих глазах она посмешище? Она может одевать знаменитостей и пользоваться уважением в сфере своей деятельности, но все это ничего не значит, потому что ты не признаешь ее успеха. А Карина? Она любит рисовать, но ты называешь это занятие миленьким хобби, гладишь ее по головке и заставляешь учиться бизнесу. У нее огромные задатки, и она мечтает развивать свой дар, но ей нужно твое одобрение. Ты не видишь ее, не видишь женщину, в которую она превращается. А Джульетта постоянно борется с мыслью, что она самозванка и никогда не станет настоящей хозяйкой компании. Ты вынудил ее усомниться в собственном призвании.

У Майкла задергалась щека.

— Я уважаю своих сестер и люблю их больше, чем ты можешь представить. Dios, да они — моя жизнь! Я пожертвовал всем, чтобы они были счастливы.

Лицо Мэгги внезапно смягчилось.

— Знаю, — прошептала она. — Ты сделал все, что мог бы сделать отец. Ты поддерживал их деньгами, дисциплиной и добрым советом. Ты оберегал их от беды. Ты позаботился о том, чтобы они все делали правильно и ни в чем не нуждались. Вот только, Майкл, ты забыл о самом главном. Твоим сестрам не нужен суррогатный отец. Им нужен старший брат, который и пошутит с ними, и подбодрит, и даст проявить свои лучшие качества. Самим, собственными силами. Майкл, твоим сестрам больше не нужно, чтобы ты оберегал их. — Мэгги коснулась ладонью его щеки, и нежность этого прикосновения проникла в самое его сердце. — Они просто хотят, чтобы ты сказал, что любишь их. Именно такими, какие они есть.

Слова ее потрясли Майкла до основания и сорвали с его глаз повязку, которой он лицемерно прикрывался от действительности.

Мэгги подняла фотоаппарат.

— Вот каким я вижу образ «Ла дольче фамилиа», — произнесла она, показывая снимок на экране. На снимке была мать Майкла. Она стояла в своей уютной кухне, обеими руками прижимая к груди чашу для миксера, и на лице ее было мечтательное выражение. — Не сравнение еды с сексом, а вот это. Твоя мать. Ее мечты о будущем своей семьи, ее стремление быть лучшей и ежедневная борьба за качество. Вот какими должны быть ваше кредо и рекламная кампания.

Завороженный, Майкл безмолвно смотрел на экран фотоаппарата. Наконец он поднял взгляд и увидел, что лицо Мэгги изменилось от нахлынувших чувств.

— Как же тебе повезло, что они у тебя есть. Ты ошибешься, а они тебя простят. На то и семья, верно? — Голос Мэгги дрогнул, замирая, словно она сейчас думала совсем о другом. — Мне здесь не место. Я чужая тебе. И им чужая. Так больше продолжаться не может.

Она круто развернулась и выбежала из комнаты, оставив Майкла наедине со своими мыслями. Все, во что он верил, чего так старался достичь, обернулось насмешкой. Перед глазами всплыли картины прошлого, и он с трудом подавил мучительную горечь поражения. Со снимка на экране на него смотрело лицо матери. Она достойна большего. Большего, нежели то, что он сделал для нее до сих пор.

Майкл выдвинул из-за стола кожаное кресло и сел. И стал медленно, один за другим просматривать все снимки, которые сделала Мэгги с тех пор, как приехала сюда. Это были не просто красивые виды. В каждом снимке она ухитрялась поймать что-то неуловимое, будь то цвет или форма, которые поражали взгляд. Майкл загляделся на кадр, в который попали его племянники — простодушное изображение четверых мальчишек, ухмыляющихся, замурзанных проказников, которые увлеченно возились с пластилином. Затем медленно отложил фотоаппарат и взглянул в лицо беспощадной правде.

Он влюбляется в Мэгги.

И в то же время она пугала его до судорог. Мэгги отнюдь не принадлежала к типу женщины, с которой ему пришло бы в голову провести остаток дней. Она перевернула вверх дном его душу, да так успешно, что он внутренне весь дрожал, как туго натянутая струна, и длинная череда ее предшественниц, побывавших в постели Майкла, рядом с ней выцвела и поблекла. Язвительная, упрямая, откровенная до неприличия и вместе с тем внутри настолько уязвимая, что у него заходилось сердце.

И хуже всего в их сегодняшней стычке было то, что Майкл понимал: Мэгги абсолютно права.

Он не исполнил своего долга. Его неотступно преследовал образ умирающего отца. Майкл мучился угрызениями совести оттого, что бросил его в погоне за своими честолюбивыми мечтаниями, а отец между тем трудился день и ночь, стремясь построить бизнес, который никогда не интересовал его детей.

Грудь Майкла терзала гнетущая пустота. И все же Мэгги сказала сущую правду. Прилагая все силы к тому, чтобы привести компанию к успеху, он не желал видеть в своих сестрах равных себе. В представлении Майкла они так и остались теми убитыми горем девочками, которые отчаянно нуждались в стабильности и защите. Даже зная, как сильна духом его мать, Майкл тем менее понимал, что именно ему надлежит принять на себя роль главы семьи. Так он и поступил. Он наставлял, одергивал и направлял на верный путь. Однако при этом никогда не говорил своим сестрам, какие они молодцы. Не говорил, как он их любит. Не выслушивал их.

С каждой из них Майкл поступил чудовищно несправедливо. По его вине Джульетта никак не была вознаграждена за то, что приняла должность исполнительного директора. День за днем она выполняла всю обыденную, неблагодарную работу, обреченная при этом оставаться в тени. Все самое лакомое он, как эгоистичный ребенок, приберегал для себя и никогда не поддерживал Джульетту словом и делом.

Карина… Майкл до того свыкся с тем, что в семье она самая младшая, что ему и в голову никогда не приходило спросить, чего же хочет она сама. Он лишь приказывал, требовал и ожидал повиновения. Конечно же, ему было известно, что Карина любит рисовать, но лишь когда Мэгги упомянула о ее даровании, он осознал, что у Карины, вполне вероятно, может быть и собственная мечта и она даже нуждается в его одобрении, чтобы заняться чем-то, далеким от изучения бизнеса.

Однако хуже всего он обошелся с Венецией. Стыд охватил Майкла, когда это признание всплыло из глубин его души и комком застряло в горле, не давая дышать. Венеция воплотила в жизнь свою мечту и стала модельером, но Майкл вечно попрекал ее за то, что она отказалась взваливать на себя бремя семейного бизнеса, и уничижительно отзывался о ее выборе. Теперь-то он понял почему. Майкл просто завидовал — завидовал тому, что Венеция сумела исполнить свою мечту, в то время как он от своей мечты отказался. Ему нужно было каким-то образом выместить свой гнев. Он всегда гордился тем, что сам решает свою судьбу и решение бросить гонки целиком и полностью принадлежало ему. Венеция не должна была расплачиваться ни за то, что осуществила свою мечту, ни за то, что Майкл не сумел этого сделать.