Английская мадонна - Барбара Картленд Страница 47

Достигнув Лондона, они остановились там в Хэвершем-хаусе на Гровенор-сквер, и хотя отец, не мешкая, сразу же отправился на боковую, Теодору захватили сокровища, которые таил в себе городской особняк графа, и она посвятила им значительное время, разглядывая их.

Здесь тоже были картины. Пусть только отец окрепнет — и полотна приведут его в полный восторг, когда он взглянет на них, в предвкушении думала Теодора.

Мажордом, встретивший их по прибытии, любезно дал Теодоре некоторые необходимые разъяснения относительно пребывания в особняке: где что расположено, что приготовлено именно для следующих в Маунтсоррель.

— Его светлость написал мне, мисс Колвин, — напоследок доложил мажордом, — и настаивает, чтобы вы остались здесь на две ночи. Это требуется вашему отцу. Пусть он вернется домой не изможденным долгой дорогой.

— Как это предусмотрительно! — пробормотала Теодора, тронутая заботой.

— Его светлость также попросил меня пригласить портного… И я хотел бы узнать, удобно ли вам, если встреча будет назначена на завтра на десять часов утра.

— Портного?

Лицо мажордома было непроницаемо для тех эмоций, какие он, скорее всего, испытывал.

— Я полагал, вы знаете, мисс Колвин… Его светлость пишет, что между вами и им велась речь о том, чтобы был написан портрет — ваш портрет с розовыми водяными лилиями, которые его мать посадила в фонтане во французском садике в замке.

Ах вот оно что… Теодора потупила взгляд.

— Его светлость, — продолжал мажордом, — очень настаивал, чтобы цвет платья, которое будет на вас при позировании, был в точности таким, как цвет платья Мадонны на картине Ван Дейка. Она висит в его личных покоях, я ее видел — и вот… взгляните…

Он вытащил кусок шелка и протянул Теодоре.

— Его светлость настаивает, чтобы был именно этот цвет… конечно, если вы его одобряете. И он предложил, мисс Колвин, чтобы ваш отец порекомендовал ему художника, и чтобы вы тем временем заказали два платья, одно дневное, другое вечернее.

Теодора весело улыбнулась.

Как же умно и тонко граф дарит ей платья: не нарушая приличий — и так, чтобы ей легко было их принять. Она — по его замыслу — делает ему одолжение! Виртуоз галантного обхождения! Для отказа у нее не было и тени повода. Сердце ее наполнилось радостью.

— Да, десять часов мне очень даже подходит, — пряча радостную улыбку, ответила она мажордому.

А потом они снова отправились в путь, и снова в карете графа.

Отец только и мог говорить, что о картинах в Хэвершем-хаусе, которые он успел осмотреть. А Джима переполняли эмоции по поводу еды и вина, которые им и тут дали с собой в дорогу.

— Не бывать тому, чтобы хозяин стал так же плох, как до поездки, мисс Теодора, — возгласил он ликующе. — Большому куску рот радуется, вот и будем жить в полном довольстве и здравии. Все хорошо, что хорошо кончается…

— Это уж точно, Джим! — расхохотавшись, согласилась с ним Теодора.

Ей не терпелось поблагодарить за все графа — он учел каждую мелочь для их удобства и этим словно был рядом с ними. Казалось, все вокруг напитано его любовью, свидетельства которой Теодора получала то тут, то там. Даже Маунтсоррель, когда они въехали в ворота поместья, не смотрелся теперь старой развалиной. В нем сквозило очарование старины, но на первый взгляд выступало благородство архитектурных линий… Или состояние души определяет то, что человек видит вокруг? Если безысходность на сердце — то ее он видит во всем? И наоборот: если ты счастлив, то и вокруг все светло и прекрасно…

И судьба как будто внезапно решила, помучив их вдоволь, что этого с них достаточно: на полу в холле, когда они переступили порог дома, лежало письмо, которое протолкнули сквозь щель для почты.

Теодора подняла его с замиранием сердца — она поняла, что оно от Филиппа.

И подумала: может быть, брат пишет, что едет домой? Вот будет радость для всех…

В конверте она обнаружила чек на имя отца и записку.

Она быстро пробежала написанное глазами.

«Дорогая моя Теодора, ты должна простить меня, если я немного опаздывал с письмами в последние месяцы, но у меня не было ни минуты свободной.

То, на что я все это время надеялся, внезапно стало явью: мечты сбываются, и, если не произойдет ничего непредвиденного, я надеюсь через два или три года вернуться к вам неприлично богатым.

А пока что посылаю чек на сто фунтов и буду посылать такую же сумму каждый месяц до тех пор, покуда, как я надеюсь, не буду способен ее удвоить или даже утроить.

Моя милая сестренка, знаю, как ты должна была быть обеспокоена по поводу денег, когда я получил твое письмо с известием о болезни папы, но, надеюсь, теперь все пойдет по-другому. Обещаю, что, когда все-таки вернусь домой, преданность и самоотверженность, которые ты проявила, будут вознаграждены.

Передай папе привет и скажи, что я буду очень недоволен, если он не будет заботиться о себе так же, как о наших картинах.

Еще раз спасибо, дорогая моя Теодора.

Твой благодарный и любящий тебя брат

Филипп».

Он послал отцу сто фунтов! И будет посылать им еще…

В это трудно было поверить. Значит, они могут сейчас же выплатить долг мистеру Левенштайну и жить свободно, с ощущением, что стоят на ногах.

Джим, пока она читала письмо, помогал отцу подняться в спальню, и Теодора побежала наверх, сгорая от нетерпения поделиться с мужчинами хорошими новостями. Только бы не проговориться отцу про деньги, взятые у торговца картинами, мысленно напомнила себе Теодора. А добрый старый Джим и без того поймет, что за ними, можно сказать, уже нет никакого долга.

Дома Теодора с головой окунулась в заботы, которых требовало имение. И она привычно слушала, как Джим насвистывает за работой в сарае, отец же был занят Пуссеном, который, как с удивлением обнаружила Теодора, проделал путь вместе с ними.

Но она ждала новостей из замка. Ждала мучительно и нетерпеливо.

Каждый день она читала газеты, которые теперь могла позволить себе купить, со страхом: она опасалась, что прочтет отчет об убийстве графини Хэвершем…

Но ей попалась лишь формальная заметка в колонке для некрологов. Там сообщалось, что жена графа такого-то похоронена в фамильном склепе, церковная служба прошла закрыто.

Из Лондона тем временем прибыли ее новые платья, дорогие, восхитительные и очень модные, и розовый цвет был в точности тот, что выбрал Ван Дейк для своей Мадонны.

Кожа Теодоры казалась в новом платье ослепительно-белой. С темными волосами, разделенными на прямой пробор, и глазами, из глубины озаренными тайной надеждой, она была точь-в-точь Мадонна… И лицо ее излучало любовь.