Год длиною в жизнь - Елена Арсеньева Страница 47

Голос грянул рядом – гулко, словно из-под земли.

– О Господи! Это еще что такое? – вздрогнула Рита. – Иневольно прыснула, глядя на очень худого, испитого, одноногого человека летшестидесяти, заросшего седой щетиной, в какой-то невообразимой одежонке. Он нестоял, а словно бы висел на костылях, держа перед собой засаленную кепку, вкоторой болталось несколько гривенников или пятнадцатикопеечных монет, а такжемедяки.

– Это дядя Мишка, – буркнул Георгий. – Местнаядостопримечательность.

«Достопримечательность», казалось, почуяла, что речь идет оней, и, надсаживаясь почем зря, продолжила свою знаменитую песню.

– Ну прямо Шекспир какой-то… – пробормотала Рита, нонемедленно умолкла, потому что дядя Мишка набрал в грудь воздуху и громчепрежнего прокричал заключительные куплеты.

Она едва сдержалась, чтобы не захохотать в голос: нехотелось обижать жалкого человека, носившего такое странное имя и певшего такуюзабавную песню. Вынула из сумки кошелек и положила в кепку желтенький бумажныйрубль.

У дяди Мишки отвалилась челюсть.

– Родименькая… – пробормотал он невнятно, перебегая взглядомс рублевки на Риту, и непонятно было, кто ему роднее и дороже в данную минуту.– Миленькая… Дай тебе Бог всего, как говорится. Тебе и кавалеру твоему! – Онпоглядел на Георгия и просиял щербатой улыбкой: – А это у нас хто ж? Это ж унас вон хто! Узнаёшь меня? Я ж тебе на свет Божий появиться помогал, я ж притвоих первых минутах жизни присутствовал!

Еще вчера Георгий при его словах ужасно растрогался бы, егопрошибла бы слеза и он немедленно полез бы в карман за деньгами, но сегодня… Тоесть сегодня он тоже полез за деньгами, но не растрогался. И слеза его непрошибла. И вообще, ему захотелось оказаться как можно дальше отсюда. Тем болеечто Рита уставилась на него изумленно. Уж не подумала ли она, что дядя Мишка –его отец?

– Он бывший акушер, – счел необходимым пояснить Георгий. –Он всем говорит одно и то же, но явно преувеличивает свои заслуги переджителями Энска.

Пошарил по карманам, повернулся к инвалиду и тоже положил вкепку рубль. Полное безумие: он оставался вообще без денег. Но нельзя жеотставать от Риты!

– Угомонись, дядя Мишка! – пробормотал угрожающе. А может,умоляюще.

Однако если Георгий думал, что таким незамысловатым способомзаткнет дяде Мишке рот, то ошибался. Наоборот – привалившее счастье совершенновышибло разум у энской достопримечательности.

– Ну какой же ты молодец, парень! Весь в отца! – забормоталдядя Мишка, увлажнившимися глазами уставившись на щедрую пару. – Он, бывало,шагает по Свердловке, девушки, на него глядя, ахают, а он глазищи свои прищуритчерные – и вперед, вперед, только каблуками печатает шаг. Вот только ростом тыне в него, а так – просто копия. Он высокий был, шинель ладно сидела, петличкисиние… Георгий его звали, а фамилия… Эх, забыл! Чертов скрулез! Но вы вот что,молодые люди, вы тут постойте, я только до ларечка пивного добегу, парукружечек жахну – и память у меня сразу пробьется…

– Что ты несешь, дядя Мишка! – так и взвился Георгий. – Мойотец на фронте погиб!

– Да на каком фронте? – Дядя Мишка смотрел изумленно. – Нафронте у меня ногу оторвало. А он-то… Не, на фронте он не был. Его ранили приисполнении, так сказать, потом в госпиталь определили. В тот, что на Гоголя,над оврагом. Там он и помер. Почему помер – военная тайна. А потом твоя мамка,Олечка Аксакова, тебя родила… Нет, но как же его фамилия была?

– Да замолчишь ты?! – прошипел Георгий, вороватооглядываясь. И замер: Риты рядом не было.

Он еще долго озирался, растерянный, обиженный. Она исчезла,сбежала, скрылась от него! Одни только герани валялись на газоне.

А тем временем дядя Мишка, непостижимым, совершеннофокусническим движением насунув на голову кепку с деньгами (причем ни однамонетка не выкатилась, ни одна бумажка не вылетела!), заковылял к заветномупивному ларьку.