Австрийские фрукты - Анна Берсенева Страница 46

– А в чем трудности? – насторожился тот.

И опять беспокойство в его голосе не было притворным.

– У вас как дела, Сева? – вместо ответа спросила Таня.

Прижимая телефон плечом, она убирала со стола. Звонок Решетова вернул ее в круг обычных занятий, и это было, без сомнений, хорошо.

– С удовольствием рассказал бы вам при встрече, – сказал он. – Кажется, вы говорили, что любите музыку. Сегодня в Зале Чайковского замечательный концерт, у меня два билета. Мы могли бы пойти вместе.

Вряд ли Таня говорила ему что-либо подобное: для любви к музыке ей просто не хватало слуха.

– Замечательный концерт. – В его голосе послышались просительные нотки. – Будут играть Шостаковича. Сильнейшее впечатление, поверьте!

И что на это сказать: нет, я вам не верю? И почему бы не пойти, кстати? Как-то двинулась ее жизнь по заведенному: работа – дом – работа. А это неправильно. Веня всегда говорил, что из такого круга надо вырываться волевым усилием.

– Когда начало? – спросила Таня.

– В семь. Но если вы не против…

– Не против, не против, – поторопила она. – Что?

– Мы могли бы встретиться раньше. Выпить кофе или вина, а потом пойти слушать музыку.

Это прозвучало так чисто и трогательно, что только последняя сволочь отказалась бы.

– Давайте встретимся пораньше, – кивнула Таня. – Где?

Решетов предложил кафе «Чайковский», которое находилось прямо в здании филармонии. Он хотел заехать за Таней, но она отказалась: проще на метро, от Сокола прямая ветка, да и дождь прекратился наконец. Договорились встретиться за час до концерта.

Одевалась она машинально, и это было, конечно, неправильно. Если уж разрывать замкнутый житейский круг, то и к выбору наряда для этого стоило бы подойти вдохновенно. Но вдохновенно не получалось. Впрочем, Таня надела шанелевское маленькое черное платье, купленное в «Галери Лафайетт», стеклянное ожерелье в виде обруча с серебряной нитью внутри, мягкие черные туфли без каблуков, и никто не упрекнул бы ее, что она выглядит обыденно.

По дороге к метро она позвонила Алику, поинтересовалась, где он. Оказалось, действительно сидит в мальчишками в беседке на Звездочке.

– Мы здесь тоже когда-то сидели, – сказала Таня, подходя к ним. – Елку перед Новым годом караулили.

– Зачем? – удивленно спросил один из мальчишек.

– Чтобы не украли. Мы ее тридцатого декабря обычно ставили, а елки тогда были дорогие, и спокойно могли бы ее до новогодней ночи отсюда упереть.

– Это когда такое было?

Другой мальчишка, рыжий, смешной, смотрел с недоверием. Видимо, прикидывал Танин возраст и размышлял, могла ли она жить при первобытно-общинном строе.

– Двадцать лет назад почти. Все по очереди дежурили, днем мамаши с колясками, ночами парочки с поцелуями.

А, вот где она последний раз видела Ванькину жену со свертком в коляске, возле новогодней елки! Надо будет при случае все-таки расспросить его, как семейство поживает.

И сама она сидела с Веней в этой беседке. Возвращались вечером… Откуда возвращались? Да, из Замоскворечья. Веня брал ее с собой в дом, где жили преподаватели Гнесинки, на первом этаже находился книжный магазин, покупателей почти не было, а жильцы заходили часто, поговорить, кофе выпить, стихи почитать. Стихи Таня понимала не очень, а разговоры про стихи понимала даже меньше, чем разговоры про политику. Но разве в разговорах было дело!

Здесь, в беседке, возвращаясь из Замоскворечья, сидели и в последний раз, не вдвоем уже…

Некстати пришло это воспоминание. Таня поморщилась и отогнала его. Физически отогнала, тряхнув головой.

– Я на концерт иду, – сказала она Алику. – А вы можете к нам домой пойти. Суп в холодильнике, разогрейте.

Изумление мелькнуло в его глазах. Показалось, он хочет что-то сказать… Но промолчал. Впрочем, Таня и без слов поняла: удивился, что она отдает дом в его полное распоряжение – сам делай что хочешь, друзей приводи.

«Не боишься?» – спросили его глаза.

Конечно, она боялась. Хорошо помнила, что делали ее дружки-приятели, собираясь компанией в Аликовы годы. Портвейн пробовали и дымили так, будто им за это платят.

Но, во-первых, если он курит, то пусть лучше дома, чем на улице, во-вторых, надо же придумать для него хоть что-нибудь привлекательное, а в-третьих, с виду вроде ничего эти его одноклассники, вряд ли портвейн пьют в одиннадцать лет.

Наверное, ему хочется позвать их к себе домой. Конечно, хочется. Без этого он вряд ли почувствует, что дом – его.

Дня три назад Таня за чем-то полезла в ящик дрессуара и увидела, что бархатный альбом с семейными фотографиями, которые собирала Евгения Вениаминовна, лежит иначе, чем всегда. Открыв его, она поняла, что фотографии кто-то рассматривал. Алик, больше некому. Не все ему безразлично, выходит.

– На звонки не забывай отвечать, – сказала Таня.

Все время, пока шла до поворота, она чувствовала, как напряженный взгляд Алика сверлит ее спину. Но что в этом взгляде, не понимала.