Наследница трех клинков - Дарья Плещеева Страница 46

– Дьявол бы вас побрал, любезный аббат! – сказал Пушкин, когда дверь за горничной захлопнулась. – Объясните, Христа ради, что произошло. Ваше письмо было похоже на приказ по армии – первая колонна марширует, вторая колонна марширует…

– Дела наши плохи, – без оперных увертюр доложил Бротар. – Я скажу вам сразу правду, чтобы вы осознали опасность нашего положения, а не делали вид, будто поняли мои намеки. За нами следит «королевский секрет».

Он кутался в широкий и плотный плащ, хотя маленькая комнатка была отлично натоплена и Пушкин сидел на кровати в одной распахнутой на груди рубахе. Бротару хотелось сперва согреться под плащом, а главное – поместить в тепло ноги в мокрых чулках. Ему слишком поздно пришло в голову, что можно было взять с собой запасные чулки – они бы отлично поместились в просторных карманах кафтана.

– «Королевский секрет»? Это что за тварь?

Бротар вздохнул – чего и ждать от бывшего гвардейца, озабоченного лишь карточной игрой и успехами у дам? О Франции сей кавалер знает лишь то, что ее столица – прекрасный Париж со множеством соблазнов. Который из Людовиков сидит на троне, по-прежнему ли у него в фаворе герцог де Шуазель, или спроважен в отставку, чем чреваты для Франции отношения между Англией и Россией, прелестному созданию знать как будто незачем. А ведь кавалеру уж тридцать, и ему принадлежит некоторая часть замысла о подделке ассигнаций. Занятно, что человек, бывавший во Франции, столь мало знает о ней… впрочем, съездил Пушкин в Париж лихо!

Может ли молодость служить извинением? Для человека, не знающего Париж так, как аббат-расстрига Бротар, вряд ли. Но Бротар отлично знает, на что способны парижские шлюхи высшего разбора – те, которым платят золотом и бриллиантами. Сам он с ними дела не имел, а наблюдал за их проказами. Историю Сергея Пушкина он знал, поскольку жил тогда в Париже и сам игрывал в карты довольно удачно. Он только не мог предположить, что однажды судьба сведет его с русским молокососом, насмешившим парижский свет своими выходками.

Еще при покойной государыне Елизавете Сергея Пушкина послали в Париж курьером – таким образом покровительство, которое оказывал князь Дашков его старшему братцу, и на него распространилось. Он должен был передать самому Вольтеру чуть не сундук с бумагами, необходимыми для затеянной философом истории Петра Великого, памятные медали, отчеканенные в честь этого государя, и, чтобы веселей работалось, две тысячи червонцев аванса. Шлюхи сразу сообразили, кого им бес послал. В одном из домов, куда привели молокососа, началась большая игра, деньги со свистом улетели, Пушкин сгоряча решился играть в долг. На следующий день он заложил в один из парижских ломбардов медали. Но все равно дело кончилось долговой тюрьмой, откуда его с немалым трудом вызволило российское посольство. Весь Париж потешался – особенно много смеха вызвало предположение о заложенном в ломбард сундуке с Вольтеровыми бумагами. Досталось бы и Вольтеру, связавшемуся с этими безумными русскими и подрядившемуся написать историю царя Петра словно бы в противовес им же написанной тридцать лет назад истории шведского короля Карла Двенадцатого, если бы он был в Париже и имело хоть какой-то смысл язвить его эпиграммами. Но Вольтер ждал упомянутого сундука в своем имении – в Фернее, и менее всего беспокоился о злословии парижан – за долгие и бурные годы, полные вражды со всеми на свете, главным образом с власть имущими, старик отрастил себе весьма толстую шкуру.

Молокососа отправили домой, и он ехал в весьма удрученном состоянии – полагал, что на военной службе после таковой эскапады поставлен крест. Гражданская его мало привлекала – чиновников он, как всякий, кому довелось хоть немного послужить в гвардии, несколько презирал. Оставалась одна карьера – картежная.

Когда Бротар познакомился с красавчиком, тот уже успел опозориться в приличных гостиных, где игроки не лыком шиты – догадались, что у этого господина в рукаве всегда припрятал лишний туз. Единственной ценностью Сергея Пушкина в Бротаровых глазах было то, что он имел старшего брата, коллежского советника, а о том по-приятельски заботился сам фаворит государыни – по его протекции Михайла Пушкин получил должность опекуна Московского воспитательного дома, для разумного человека – весьма хлебную. А то, что старший братец еще служил в Мануфактур-коллегии, через которую проходили весьма крупные сделки, и навело Бротара на мысль о подмене правильных ассигнаций фальшивыми.

– «Королевский секрет» – это тайная служба его христианнейшего величества, – кратко объяснил Бротар. – Когда-то я исполнял ее поручения, и вот человек, которому я подчинялся, как-то прознал о моих визитах на бумажные мельницы…

Звучало в меру скорбно и весьма почтенно – пусть мальчишка знает, что у старшего товарища славное и опасное прошлое. Пусть уважает, черт бы его побрал… любопытно, способны ли эти русские уважать кого бы то ли было?.. Преклоняться – способны, быть друзьями – способны, а насчет уважения Бротар сильно сомневался.

– Черт возьми! – сказал на это Пушкин. – Неприятно, однако что за дело христианнейшему королю до нашей проделки в России?

Тут оставалось лишь развести руками.

Бротар довольно скоро сообразил, для чего понадобилось господину Полю знать все о затее фальшивомонетчиков. Подделка ассигнаций, выполненная столь тщательно, чревата замысловатыми последствиями. Даже если сами затейники ограничатся разумной суммой, то «королевский секрет», завладев всем оборудованием, сможет наштамповать этих бумажек немыслимое количество. Запущенные в торговый оборот, они натворят немало бед, прежде чем изумленные мужи из Коммерц-коллегии сперва догадаются, а потом и в точности дознаются о причине.

Он менее всего беспокоился о судьбе России и российской торговли. Но он понимал, что когда дело раскроется – сибирские рудники распахнут свои объятия всем троим затейникам, и по такому случаю их отыщут в прекрасной Швейцарии и даже выкрадут. Хотя можно сбежать и в Америку, там вряд ли найдут, но в Америке неспокойно, и англичане, которые там хозяйничают, люди суровые. К тому же Англия сейчас выступает на стороне России…

«Королевский секрет» мог и другой план составить – если Бротара прислала в Амстердам некая очень важная персона, отыскать эту персону, застращать и принудить к исполнению своих поручений. Об этом даже думать не хотелось. Нетрудно догадаться, в какой восторг придет господин Поль, обнаружив, что такой персоны в природе не существует. Пожалуй, его месть будет ненамного приятнее сибирских рудников…

– Христианнейшего короля радует все, что России во вред, – кратко объяснил Бротар Пушкину. Потом взял стул, установил его чуть ли не вплотную к печке и уселся так, чтобы тепло шло к ногам. Треклятые голландские ветры на пользу здоровью не шли – Бротар боялся, что эта зима совсем его доконает, и недоумевал – как же сами-то голландцы ее переносят?

– Хотите горячего вина? – вдруг спросил Пушкин. Спросил с совершенно искренней заботой – иногда в нем просыпалась взамен светской любезности неподдельная доброта, и это смущало Бротара: он не знал, надолго ли доброты хватит. Характер Пушкина вообще поражал его причудливостью: то бывший гвардеец капризничал на манер больного дитяти, то пускался в рискованные карточные авантюры на грани обычного воровства, а то вдруг делался примерным семьянином и сожительствовал с крепостной девкой собственного братца Аграфеной как примерный супруг, играя с малыми своими детишками и наряжая подругу в шелка; и это также длилось недолго.