Роковая дама треф - Елена Арсеньева Страница 46

Нанси Филиппова, которая любила иногда, к месту и не кместу, показать, как она заботится о «недужных солдатиках» (имелись в виду,конечно же, только «офицерики»), однажды попыталась сделать капитану выговор зато, что, дескать, тревожит он слабых и немощных, однако тот, взглянув на нее свидимой скукою, обронил, почти не разжимая губ:

– На войне, мадам, каждый делает свое дело, и не след мешатьисполнять свой долг!

Разумеется, не эта расхожая сентенция остудила кокетливыйпыл Нанси, а нескрываемое презрение, прозвучавшее в его голосе. Чудилось,незнакомец в одно мгновение увидел Нанси насквозь: с ее ленью и сбрезгливостью, с ее сноровкой увиливать от тяжелой работы и умением«выставляться», коснувшись лба красивого выздоравливающего – и обойдяневзрачного умирающего. Более того: Ангелине почудилось, что эти слова, взглядкапитана и ее тоже вмиг поставили на место, напомнив то, о чем и самойследовало бы знать: да вовсе нет никакой особой доблести в ее ночных и дневныхбдениях в госпитале! Просто балованная, полусонная от своих туманных грезбездельница нашла наконец себе заделье, столь же природно-естественное исоответствующее женской сути, как рождение и воспитание детей, пригляд засемьей, честное, нравственное поведение. Кому же еще ходить за хворыми, как неей? К тому же они утратили силы и здоровье, пытаясь остановить врага, тянувшегосвои кровавые лапы ко всякому русскому человеку – стало быть, и к Ангелине тоже.Сколько людей лишилось жизни, а не только здравия, защищая ее! И здесь, вгоспитале, она отдает им лишь малую толику своего долга. Чем же так особенногордиться? Заноситься – с чего? Надобно делать свое дело и не мешать другимвыполнять свое – правильно говорит капитан!

А он между тем, переговорив с каждым обитателем офицерскойпалаты, перешел в солдатскую, и первым, кого он увидел, был Меркурий, которыйпомогал Ангелине обмывать недвижимое тело татарина, прибывшего неделю назад собозом раненых, но по сю пору не приходившего в себя. Татарин был дороден,тяжел, вдобавок беспамятен – а значит, вдвое тяжелее. Хоть и окрепли рукиАнгелины за два месяца госпитальных трудов, а все ж хватка у нее была женская,слабосильная. Едва пришедший в себя Меркурий тоже был не богатырь, а потому ониедва-едва справлялись, при этом все время сердито шипели друг на друга:Меркурий – чтобы Ангелина Дмитриевна не надрывалась, он, мол, все сделает сам,а Ангелина – чтобы Меркурий шел немедля прочь, не то швы на плече разойдутся, итак весь белый стал, будто стенка!.. Ну и тому подобное. Татарин между темоставался недвижим, как дубовая колода. Ангелина даже всхлипнула с досады, аМеркурий даже застонал от бессилия, как вдруг татарин словно бы сам собоюповернулся на бок – и замер, Ангелина азартно принялась обтирать его красную,сопревшую спину, и не сразу до нее дошло, что татарин не сам ведь повернулся ине их же с Меркурием тщетные усилия возымели такой эффект. Только теперь оназаметила две загорелых руки, поддерживающих раненого, а поведя глазом, увиделамундир того самого невысокого капитана, который как бы играючи держал огромноготатарина.

Ангелина, забыв о деле, уставилась на него недоверчиво: ктомог предположить такую силищу в столь тщедушном теле! Капитан же изумленносмотрел на Меркурия, на лице которого, будто в зеркале, отразилось то же самоевыражение.

– Муромцев, брат! Неужто ты?!

– Ваше благородие, господин капитан?! – и Меркурий принялстойку «смирно», а капитан бросился дружески хлопать его по плечу, причем обаначисто забыли про татарина, который вновь тяжело рухнул навзничь, раздавивнемалым своим весом глиняную миску с водой, стоявшую на его топчане, и заливпри том постель, облив Ангелину и вдобавок невзначай зашибив ее своейбезвольною, но увесистою ручищею. Ангелина не устояла под ударом и хлопнуласьназемь, с трудом поймав метнувшиеся вверх юбки.

– Охальники! Барышню убили! – заблажил зловредный бородач,неприятель Меркурия, и все раненые вытянули шеи, разглядывая милосерднуюсестру, нелепо распростертую на полу.

Ангелина издала негодующий вопль, и Меркурий с капитаном,отпрянув друг от друга, будто нашкодившие ребятишки, кинулись ей помогать.Ангелина успела заметить, как залился краскою Меркурий при взгляде на ееобнажившиеся выше колен ножки. Капитан оказался проворнее: подхватив Ангелинупод мышки, он с извинениями помог ей встать и сунул в руки полотенце, чем вразнаправил ее гнев в русло привычных хлопот. А хлопот прибавилось! Осушить спинубеспамятного, извлечь из-под него глиняные острые крошки, смазать подсолнечныммаслом злые пролежни, надеть другое исподнее, на постели белье переменить… ивсе это время капитан с Меркурием, сноровисто ворочая татарина, тихообменивались короткими репликами, из которых Ангелина поняла, что еще в первыедни войны Меркурий служил под началом капитана Дружинина в том самом селеВоронове, которое столь часто связывалось с его бредом о лодке-самолетке,немало там в службе своей и во мнении начальника преуспел, а оттого капитанрад-радешенек этой встрече и – мало того! – имеет на Меркурия некие виды. О семречь велась, впрочем, очень и очень туманно, Ангелина только и сообразила, чтодело требует великой секретности. В эту самую минуту татарин, растревоженныйвсей этой суетой и болезнетворными царапинами, начал подавать признаки жизни, акогда, обмытый и переодетый, вновь был уложен на свежий сенник с высокимизголовьем, вдруг открыл мутные глаза и слабо простонал:

– Во-дич-ки… ради… ради…

Аллаха или Христа – какая разница! – Ангелина метнулась заводой, за доктором, и еще долгое время ей казалось, что татарин, такимзамечательным образом пришедший в себя, есть главное событие нынешнего дня.

Однако она ошибалась. Главное состояло в том, что капитанДружинин внезапно встретил солдата Муромцева… а что один из них сделал в этотдень шаг к своей гибели – сего никому, кроме судьбы, знать было не дано.