На перепутье - Александра Йорк Страница 46

Тара снова повернулась к зеркалу. Одеяло, превратившееся в шаль, мягкое и легкое, какой может быть только вещь, связанная вручную, добавило фалдам платья красноватый оттенок. Оно прекрасно сочеталось с подарком Димитриоса, но начисто убирало современный оттенок, придаваемый манто. Она с любопытством еще раз взглянула на себя в зеркало. Перед ней стояла женщина из Древних Афин.

— Так кто же ты? — мысленно спросила она себя. Затем сменила хмурое выражение лица на улыбку, сунула под мышку сумочку и направилась в гостиную, чтобы поздороваться с Димитриосом.

Когда она увидела его в гостиной, в идеальном вечернем костюме, с черным галстуком, рядом с отцом, ей сначала показалось, что он стал выше ростом. Высокий и невероятно элегантный.

— Тара! Ты выглядишь великолепно! — воскликнул Костас.

— Ты прекрасна. — Димитриос улыбнулся и помог ей спуститься по лестнице к входной двери.

— Что? — Тара внезапно остановилась. — Что это такое?

— Ваша карета, мадемуазель. — Димитриос открыл дверцу двухколесного экипажа и протянул руку, чтобы помочь ей. — Слава Богу, что снег, о котором ты писала, весь стаял. Сегодня довольно тепло.

Тара села в экипаж и почувствовала, как на ее колени был накинут меховой плед.

— Димитриос! — воскликнула она. — Что ты такое задумал? Куда мы в этом экипаже поедем? — Она уже пришла в себя от неожиданности и весело рассмеялась.

Как же он любит, когда она вот так смеется!

Димитриос открыл бутылку «Дом Периньона» и махнул кучеру, чтобы он трогал. Его темные глаза блестели от удовольствия.

— Я праздную твои именины, и мы отправимся ужинать. — Он протянул ей бокал. — Но сначала мы прокатимся по Центральному парку.

Тара следила, как лошадь прокладывает себе дорогу по Восьмой авеню к Пятьдесят девятой стрит среди машин, которые казались ее естественными спутниками. Наконец они въехали в обособленный мир парка. Тут перестук копыт оказался единственным звуком, нарушающим тишину. Она повернулась к сидящему рядом Димитриосу и, протянув руку под пледом, нашла его ладонь.

— Настоящая фантастика.

Димитриос поднял бокал в молчаливом тосте. Удивительно, он не испытывал ожидаемой неловкости. Наоборот, ему начинал нравиться этот романтический сценарий.

Снег, прошедший неделю назад, давно исчез с улиц, но здесь он еще лежал неровными лоскутками на склонах низких холмов. Тара показала на ряды огней, поднимающихся за голыми ветвями деревьев, огни домов, которые были не столько видны, сколько ощутимы. Они окружали парк со всех сторон, одновременно освещая и защищая его.

— Что? Еще и музыка? — Тара оторвала взгляд от стены огней и оглянулась.

Димитриос наклонился вперед.

— Я слышу музыку. — Он налил ей еще шампанского и улыбнулся, радуясь ожиданию, которое светилось в ее глазах. Детское любопытство Тары и ее любовь к приключениям сохранились в ней и когда она стала взрослой. Эти ее качества всегда очаровывали его.

— Жаль, что не могу сказать, будто это моих рук дело. — Он попросил кучера ехать на звук музыки.

Через пару минут они подъехали к сцене, устроенной на открытом воздухе и используемой обычно для летних концертов, по которой легко двигались два танцора — девушка и юноша, совсем юные, вчерашние подростки. В одном углу сцены сидел скрипач, под веселую мелодию которого они танцевали, а на земле лежал открытый футляр от скрипки — для пожертвований. Около сцены собрались десятка полтора зрителей, сидящих на камнях или прислонившихся к деревьям.

— И это в ноябре? — удивился Димитриос.

— Такое возможно только в Нью-Йорке, — отозвалась Тара.

Димитриос поплотнее укрыл ее пледом.

— Не замерзла?

Тара отрицательно покачала головой.

— Они очаровательны. Мне они нравятся, и мне нравится, какие чувства они будят во мне.

— Понимаю. — Димитриос полез в карман и передал кучеру горсть мелочи, чтобы он бросил ее в футляр скрипачу. — Скульптура в движении.

Они допили шампанское, и Тара повернулась к нему.

— Нам надо поговорить насчет стеклянных витрин для наших экспонатов…

Димитриос приложил палец к губам.

— Шшшш. Никаких дел сегодня. У нас праздник.

Здание — стремящаяся ввысь архитектурная скульптура из серого гранита и черного стекла, медленной и чувственной спиралью уходила вверх, напоминая поднимающийся к небу дым, и вверху сужалась до сверкающего шпиля, похожего на серебряный штык, размышляла Тара, пока Димитриос рассчитывался с кучером. Как надежда, как вечная надежда.

— Проект здания принадлежит Даниеле Фредсон, а построил его импортно-экспортный приятель твоего дяди Базилиуса, — объяснял Димитриос, пока черный стеклянный лифт нес их вверх. — На верхнем этаже — частный клуб.

Толстый ковер у входа в ресторан заглушал шаги. Они прошли по коридору, который сужался до ледяного тоннеля из черного стекла — как будто был вырезан из единого хрустального монолита. Зал в конце тоннеля представлял собой полукруг окон, подвешенных над городом, и напоминал сверкающий космический корабль, на мгновение застывший в небе. Пары двигались по гранитной танцевальной площадке, которая была так отполирована, что превратилась в черное зеркало, отчего казалось, что танцующих пар вдвое больше. Квартет музыкантов в черных смокингах исполнял красивую серенаду.

Тара взяла Димитриоса за руку, когда метрдотель повел их через еще один ледяной тоннель к их столику.

— Более чем фантастика, — прошептала она.

— В этом ресторане всего четыре таких изолированных кабинета, — сказал метрдотель. — Мистер Александрос сказал, что вы должны получить один из них, иначе он мне голову оторвет. — Он поклонился. — Приятного аппетита.

Тара оказалась сидящей в стеклянном алькове за столом из гранита в маленькой задрапированной кабинке на двоих, освещенной свечами. Они с Димитриосом были одни и плыли в хрустальном пузырьке. Она взглянула вниз и увидела рассыпанные под своими ногами огни Нью-Йорка.

Появился официант, и Тара услышала, как Димитриос спокойно заказывает шампанское, как будто ничего особенно не происходит.

Она следила, как он полез в карман пиджака, вынул оттуда бархатную коробочку и положил на стол.

— Счастливых именин, моя афинская леди.

Тара перевела взгляд с коробочки на городские огни, затем посмотрела на Димитриоса. Горло перехватило, она не могла выговорить ни слова.

Он нетерпеливо ждал. Не перегнул ли он палку? Не слишком ли уединился с Тарой? Почему она молчит? Снова появился официант, разлил шампанское и ушел. Из главного зала до них доносились звуки старомодного вальса.

Димитриос поднял бокал и выпил за ее здоровье. Он все еще боялся, ожидая ее реакции. Тара отпила глоток вина, не в силах оторвать от его глаз. Горло все еще сжимала спазма, мешая говорить. Здесь он чувствует себя так же свободно, как и среди развалин Афин. Он человек, не ведающий времени.