Живу тобой одной - Стефани Блейк Страница 46

Келли встала, прошла к двери, плотно закрыла ее. Вернулась к кушетке, положила руки Брюсу на плечи. Заговорила низким, глухим голосом.

– Брюс, мне нелегко говорить об этом с тобой, его сыном.

Он отбросил ее руки. Вскочил.

– Ты о чем, черт побери?

Келли опустила глаза. Сложила руки на груди.

– Когда Карл напивается так, как в последнее время, он совершенно теряет контроль над собой.

Брюс побледнел. Голос его поднялся до крика.

– В чем это выражается?!

– Он теряет голову.

– Он к тебе приставал? – Брюс с трудом сдерживал ярость. – Черт побери! Я видел, как он на тебя смотрит. Уже давно. Да я разобью его пьяную башку, если он тебя пальцем тронет! Он тебя трогал?

Она обошла кушетку, сжала его руки.

– Нет-нет, дорогой, не волнуйся. Он меня не трогал… еще не… – Она очень искусно оборвала себя на полуслове.

– Еще не трогал? Что это значит?! – закричал он, не в силах сдержать себя.

– Он трогает Анни. И не просто трогает. – Келли печально покачала головой. – Бедный Карл… И почему с возрастом мужчин так тянет к молоденьким женщинам?

– Расскажи мне об отце и Анни.

– Они были вместе в домике на лодочной пристани. Ты понимаешь, что я хочу сказать. Она, конечно, все отрицала, но я нашла деньги, которые он ей заплатил. Она засунула их в лиф. У меня не оставалось выбора, Брюс. Пришлось ее уволить, для общего спокойствия.

– Да, разумеется. Ты поступила правильно. Это единственный выход. – Однако он все еще не мог до конца поверить. – Мой отец и горничная… Все эти годы он обращался с ней как с дочерью. И вдруг такое… Мне стыдно за него. Платить молодой девушке, словно старый развратник, нанимающий проститутку в районе красных фонарей где-нибудь в Клинтоне!

– Нам следует его пожалеть, Брюс. Пожалеть и попытаться понять. Бедная Крис! Я не могла объяснить ей, за что уволила Анни.

– Боже правый, конечно, нет! И что же она теперь об этом думает?

– Представления не имею. Я сказала ей, что Анни откосится к хозяевам неуважительно и что ей нельзя доверять. Она этого не приняла. В ее глазах я злодейка.

– Придется мне самому с ней поговорить.

– Нет, Брюс, это только ухудшит дело. В конце концов, она успокоится, вот увидишь. – Келли легонько подтолкнула его на кушетку. – А теперь садись и допей свое виски. И давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Сегодня утром я звонила Хэндли, своему брокеру.

Брюс сделал глоток крепкого виски.

– Зачем?

– Велела ему продать еще пять тысяч акций нашей компании.

Худое, бледное лицо Брюса помрачнело.

– Я же говорил тебе: отец не хочет больше продавать акции компании. Так мы потеряем контрольный пакет. Нас смогут перекупить.

– Это маловероятно. Акции у нас солидные, но не слишком привлекательные для любителей быстрого обогащения. Спекулянтам нелегко будет разжиться на кирпиче.

– Во что ты вложила деньги, вырученные от продажи акций?

– В «Уорнер бразерс». Сейчас все кинокомпании на плаву, но на Уолл-стрит больше всего любят «Уорнер бразерс», и я с ними согласна. Две трети я вложила в кинобизнес, а оставшуюся треть ухнула в «Додж моторе».

– Ухнула? Я смотрю, ты знаешь рыночный жаргон лучше, чем Хэндли. Уж не хочешь ли занять какой-нибудь пост на Уолл-Стрит?

– Все возможно. В Вайоминге есть женщина-губернатор. Почему бы мне не занять место в руководстве биржи?

Он схватил ее за руку, притянул к себе.

– Ты сумасшедшая, но я тебя обожаю.

Он целовал ее глаза, нос, губы, чувствуя, как растет желание. В ее соблазнительном теле можно укрыться от повседневных забот. Так же, как отец укрывается от них в бутылке.

– Пошли в постель, дорогая.

– Пойдем, если хочешь.

Она провела своей маленькой белой рукой по внутренней поверхности его бедра, начала торопливо расстегивать пуговицы на блузке.

– Что ты делаешь? – воскликнул Брюс.

– Ты уже готов. Почему бы нам этим не воспользоваться? Ты ведь знаешь, что получается, когда думаешь о сексе слишком много, Брюс.

Со времени полового созревания Брюс Мейджорс слишком волновался по поводу своих мужских качеств. Первый его сексуальный контакт состоялся в детском спортивном лагере, с другим мальчиком. На следующий же день Брюс уехал из лагеря и долго потом мучился страхом и раскаянием. Страхом того, что он гомосексуалист. Его беспорядочная погоня за девушками в годы учебы в колледже шла от этого страха и чувства вины. Каждая новая победа приносила не только сексуальное удовлетворение, но и «отпущение греха». На самом деле его сексуальность оказалась вовсе не такой стойкой. Уже в первую неделю после свадьбы Келли поняла, что любой отвлекающий момент способен убить в нем желание. А после того, как ему пришлось взять на себя обязанности Карла, Брюс занимался с Келли любовью не чаще одного раза в месяц.

– Давай прямо здесь, на кушетке. Крис у Хэма, Нат с твоим отцом ушли гулять, Анни уволилась, кухарка пошла навестить сестру. Будем ковать железо, пока горячо.

Она засмеялась, продолжая раздеваться. Это была точно рассчитанная жестокость. Она намеренно напоминала ему о его несостоятельности, высмеивала его.

Брюс сгорбился, обхватил голову руками. Еще минуту назад желание переполняло его, сейчас он ощущал лишь пустоту.

– Не может быть, дорогой! Неужели опять?!

В голосе ее зазвучало притворное сочувствие. Она подошла к нему, прижала его голову к своему мягкому животу, погладила его волосы.

– Ничего, Брюс, дорогой мой, не расстраивайся. Это все из-за того, что ты постоянно в напряжении. Давай я налью тебе еще выпить, чтобы ты расслабился.

Напевая, она взяла его стакан, подошла к бару у большого овального окна, налила щедрую порцию виски. Взглянула на себя в зеркало, висевшее на стене напротив, и усмехнулась.

Карл сидел на берегу, маленький Натаниэль – у его ног. Карл своим телом защищал мальчика от холодного северного ветра. Несмотря на яркий солнечный день, песок после целой недели дождей оставался серым и влажным.

Волосы Карла за последний год сильно поседели и выглядели неопрятно. На протяжении двадцати лет он регулярно каждую неделю по пятницам посещал парикмахера. Теперь же он не вспоминал об этом по полтора месяца. На скулах и подбородке торчали клочья седой щетины. Галстук он теперь не носил. Он превратился в карикатуру на прежнего щеголя, который гордился тем, что женщины вдвое моложе его неизменно оборачивались, когда он входил в вестибюль какого-нибудь отеля или в ресторанный зал.