Дом на берегу - Дафна дю Морье Страница 46

Я подошел к проигрывателю и выложил стопку пластинок, не выбирая, поскольку музыка нужна была только затем, чтобы избавить всех от необходимости вести общую беседу. Вита, как правило, пила умеренно, но когда слегка перебирала, то мне всегда делалось за нее неловко. У нее в голосе появлялись визгливые нотки, которые то и дело сменялись приторно-сладкими. В этот вечер ее слащавые интонации предназначались Биллу, который весьма охотно плюхнулся рядом с ней на диван, в то время как его жена, сидевшая на другом диване, призывно похлопывала по пустующему рядом с ней месту и, глядя на меня, многозначительно улыбалась.

Я с отвращением понял, что весь сценарий был разработан заранее и что наши дамы задумали устроить один из тех жутких вечеров, на которых обмениваются супругами, но не всерьез, а понарошку, так сказать, для разминки — этакая одноактная пьеска, предваряющая большой спектакль. Мне это совсем не улыбалось. Если я чего и хотел, так это поскорее оказаться в постели — только чтоб рядом никого не было. Никого!

— Поговори со мною, Дик, — сказала Диана, придвинувшись так близко, что мне пришлось повернуть голову чуть ли не на девяносто градусов. — Я хочу знать все о твоем именитом друге профессоре Лейне!

— Тебя интересует его научная деятельность? Некоторые ее аспекты были освещены в весьма содержательной статье, опубликованной несколько лет назад в «Биохимической газете». Возможно, в моей лондонской квартире найдется экземпляр. Я тебе его перешлю.

— Не валяй дурака! Ты отлично знаешь, что я не пойму там ни слова. Я просто хочу знать, что он за человек, кто его друзья, какое у него хобби?

Хобби?.. Я вдумался в это слово. В воображении возник этакий рассеянный чудак, который с сачком гоняется за бабочками.

— Не думаю, что у него есть какое-то хобби помимо работы, — сказал я ей. — Но он обожает музыку, в особенности духовную музыку — церковное пение, грегорианские хоралы.

— А, так вот что вас сближает, любовь к музыке?

— Точнее, с этого все началось. Однажды вечером мы оказались на одной скамье в часовне Королевского колледжа [11]во время рождественской службы.

По правде говоря, мы оба пришли туда не из-за песнопений, а чтобы полюбоваться на одного мальчика из хора, которого ореол золотых волос делал похожим на юного Самуила. [12]Хотя эта первая встреча и была случайной, за ней последовали другие, и не потому, что я питал слабость к мальчикам из хора; просто сочетание святой невинности с «Adeste fideles» [13]и ореолом кудрей доставляло нам, двадцатилетним, такое эстетическое удовольствие, что нам хотелось испытывать его снова и снова.

— Тедди говорил мне, что в подвале есть запертая комната, а в ней полно обезьяньих голов, — сказала Диана. — Какая прелесть — аж мурашки по коже!

— Если быть точным, там всего одна обезьянья голова, — возразил я. — Но есть много чего другого. Все препараты крайне токсичны, и трогать ничего нельзя.

— Слышишь, Билл? — раздался голос Виты с дивана напротив.

Я с чувством гадливости отметил про себя, что он обнимал ее за талию, а она положила голову ему на плечо.

— Этот дом построен на динамите, — продолжала она. — Одно неосторожное движение, и мы все взлетим на воздух.

— Любое движение? — переспросил Билл, оскорбительно подмигнув мне. — А что будет, если мы придвинемся друг к другу чуточку поближе? Может, нас обоих динамитом зашвырнет на второй этаж, где спальни? Я-то лично не возражаю, но все же лучше сперва спросить разрешения у Дика.

— Дик останется здесь, — заявила Диана. — И если обезьянья голова взорвется, вы оба полетите наверх, а мы с Диком провалимся вниз. И все будут довольны, только мы окажемся в разных мирах. Верно, Дик?

— Абсолютно верно, — согласился я. — Но что до меня, я на сегодня сыт по горло нашим нынешним миром. Так что если вам приспичит спариваться — или точнее «страиваться» — на одном диване, так давайте, не стесняйтесь! И пусть вам будет хорошо. Вон у вас и виски осталось. Можете выпить мою долю. А я иду спать.

Я встал и вышел из комнаты. Теперь, когда я разбил эту парную четверку, лапанье автоматически прекратится, и следующий час-два все трое, будут с важным видом обсуждать разные грани моего характера, выясняя, изменился я или не очень, и что в связи с этим следует предпринять, и чего ждать в будущем.

Я разделся, сунул голову под струю холодной, воды, раздвинул шторы, нырнул под одеяло и мгновенно уснул.

Меня разбудила луна. Ее свет проникал сквозь щелку между шторами, которые Вита, ложась, задернула, и падал ко мне на подушку; Вита спала на своей половине кровати с широко раскрытым ртом и храпела, что с ней случалось редко. Должно быть, они все-таки прикончили бутылку. Я взглянул на часы: половина четвертого. Потом вылез из постели, прошел в гардеробную, надел джинсы и свитер.

На лестничной площадке я остановился у двери гостевой комнаты и прислушался. Ни звука. В другом конце коридора, где спали мальчики, тоже было тихо. Я спустился на первый этаж, затем в подвал и добрался до лаборатории. Я был абсолютно трезв, хладнокровен и собран и не испытывал ни чрезмерного возбуждения, ни подавленности: полная норма, нормальнее не бывает. Я настроился на очередное путешествие — и точка. Налить четыре меры жидкости во флягу, вывести машину из гаража, спуститься по склону до Тризмиллской долины, оставить там машину и пешком добраться до Граттена. Луна будет освещать мне путь, а когда она побледнеет, сместившись к западу, на востоке начнет заниматься заря. Если время снова сыграет со мной злую шутку и путешествие продлится вплоть до завтрака, что с того? Когда вернусь, тогда и вернусь. А Вита и ее друзья могут дуться, сколько им заблагорассудится.

В такую ночь… на свидание с кем?.. Мир нынешний крепко спит, а тот, другой — мой мир — еще не пробудился, вернее, пока не пробудился: пока на меня не начало действовать снадобье. Когда я огибал Тайуордрет и он выплывал из темноты, как город-призрак, я знал, что в тайном моем времени пересекаю луг перед монастырем, высившимся чуть дальше за каменными стенами. На самой малой скорости я двинулся вниз по тризмиллской дороге: от лунного света, заливавшего долину, блестели серые крыши клеток находившейся поодаль фермы, где разводили норок. Я поставил машину как можно ближе к кювету и перелез через ворота в изгороди, которая окружала поле. Затем направился к яме у карьера, где, как я знал, находилась когда-то часть старинной усадьбы, а именно — большой зал; там, возле пня, выхваченного из темноты квадратным пятном лунного света, выпил содержимое фляги. Поначалу я не ощущал ничего, кроме шума в ушах, которого я прежде не отмечал. Я прислонился к поросшему травой бугру и принялся ждать.