Надежды леди Коннот - София Джеймс Страница 46

Первые две пули попали мне в плечо, а третья угодила в плечо Сету. Когда вода покраснела и стало тихо, Кеннингс, наверное, подумал, что дело сделано и остается лишь позаботиться о том, чтобы перевести участок на себя.

Я не мог вытащить Сета из воды, поэтому оставался там с ним. Много часов спустя его тело ушло под воду. Меня увидели, выволокли на берег и потащили линчевать. Свирепая толпа требовала мести и воздаяния. Видишь ли, к тому времени в доме обнаружили трупы жены и детей Сета, а Кеннингс распространил слух, что их убил я. По его словам, мною двигали зависть и жадность.

Тело Сета унесло течением; в нем сидела пуля Кеннингса. А я так замерз и ослаб, что не мог рассказать, как все было на самом деле…

Меня повесили на тополе; зимой его ветви были голыми, кора потрескалась. Но ветка оказалась недостаточно толстой и подломилась. Сразу после этого небо прорезала молния. Кое-кто принял это за знак Божий и недовольство Всевышнего. Поэтому меня потащили в город, по-прежнему с петлей на шее; шея у меня распухла. – Он улыбнулся, но без всякой радости. – И если я не погиб от удушения, то потом чуть не умер от последствий. И вот… – Он замолчал и судорожно вздохнул. – С тех пор мне всегда тяжелее дышать ночью и я долго, долго не могу уснуть.

– Даже сейчас?

Он кивнул:

– Особенно сейчас, ведь мне приходится заботиться не только о своей безопасности.

Вдруг она поняла, почему рядом с ним лежит пистолет – и еще один на диване.

– Ты тревожишься за Анну? Ты знаешь, кто хотел ее похитить?

– У меня есть список подозреваемых, и я время от времени вычеркиваю лишних.

От страха она вскочила с места.

– Фрэнсис, ты рискуешь! Эти люди уже показали, на что они способны!

– Клайв Шерборн вел своего рода бухгалтерские книги. Из-за них Анна тоже в опасности; ей угрожают те, кто хорошо знал ее приемного отца.

– Откуда тебе о них известно? – Его слова привели ее в ужас. – Кто они такие?

– После убийства Шерборна я нанял специальных людей, которые наводят справки. Опекун Анны, Клайв Шерборн, много лет снабжал деньгами тех, кто контрабандой ввозил в нашу страну спиртное из Франции. Однако, похоже, он зарвался. Часть бренди он перепродавал в лондонских пабах по цене, значительно превышавшей цену покупки, а разницу клал себе в карман. Видимо, его убийца обо всем догадался.

Мысли у нее в голове путались. Но потом все они слились в одну. Сефора посмотрела на него, и оба подумали об одном и том же. Его глаза полыхнули гневом, и он отвернулся.

– Анна была свидетелем!

– По-моему, Шерборн увяз гораздо глубже, чем подозревал его поверенный. Кроме того, ребенок – более надежный соучастник в его махинациях, чем взрослый, который мог его выдать.

– Боже мой! Ее страшные сны…

– Она думает, что убийцы придут за ней.

Теперь понятно, почему Анна так боялась, что ее куда-нибудь отошлют. Вот почему она так редко покидала дом… Сефору затрясло и от других опасений.

Он потянулся к ней, чтобы откинуть плед, в который она куталась. Его рукав задрался, в лунном свете было видно: сюртука на нем нет. Укрыв своей накидкой их обоих, она тесно прижалась к нему в своей тонкой ночной сорочке, почувствовала идущее от него тепло и успокоилась. С ним она в безопасности.

– Как тогда в Лондоне, – прошептала она, и он склонил голову, по-прежнему наблюдая за лужайкой за домом.

– Что – тогда?

– Ты спасешь ее так же, как спас меня.

В роще, чуть в стороне от аллеи, заухала сова, и он улыбнулся:

– Говорят, если птица кричит на западе, это к счастью.

– А там запад? – спросила Сефора и обрадовалась, когда он кивнул. – Как по-твоему, сколько их явится сюда, если они решатся?

– Совсем немного. Видишь ли, контрабанда – ремесло групповое. Многие не занимались бы незаконным ввозом товаров, не будь правительство таким жадным. Контрабандистами иногда бывают и хорошие, честные люди, которым нужно кормить семью. Однако в каждом предприятии находятся субъекты совсем другого склада. Они не склонны подчиняться закону и стремятся побольше прибрать к рукам. Особенно опасны те, которыми овладела жажда наживы. – Он вздохнул и посмотрел на нее в упор. – Сегодня я получил письмо.

Услышав его последние слова, она испуганно ахнула.

– Конечно, письмо не подписано?

– Автор угрожает моим близким, если я и дальше намерен выслеживать тех, кто обидел Анну.

– Значит, мы не будем в безопасности, пока негодяя не поймают?

– Завтра сюда приедет Дэниел. Люс в Гастингсе; он собирает информацию. А Гейб составляет список лондонских пабов, в которые Шерборн поставлял спиртное. Мы их найдем.

– Тогда, в Кью… ты подрался из-за нее? Из-за Анны?

– Да.

– Подумать только, тебя считают безрассудным и беспутным!

– Меня никогда не заботило, что думают обо мне другие.

– Но если тебя ранят или… – Она не решилась договорить.

– Ничего со мной не случится. До утра осталось всего несколько часов, а при свете дня они не явятся.

Он быстро поцеловал ее; его теплые губы были требовательными и настойчивыми; подержав в ладони ее грудь, он словно давал ей обещание. Она почувствовала, как он судорожно втянул в себя воздух, отпуская ее, и снова стал внимательным и настороженным.

За окнами парк, окружающий Колмид-Хаус, казался волшебным, загадочным и тихим.

– Как красиво! – прошептала Сефора, садясь в кресло и поджимая под себя ноги. Плед согревал ее, но его тело было еще теплее.

– Мы словно в настоящей крепости, – ответил он, – и нас здесь никто не обидит. Клянусь своей жизнью.

– Я тебе верю.

Сефора гадала, куда подевалась испуганная девчонка, какой она была всего несколько недель назад. Если кто-то посмеет обидеть Фрэнсиса или Анну, она убьет их голыми руками! Она нисколько в том не сомневалась.

Они просидели так до самого утра; иногда они разговаривали, но чаще нет. Перед рассветом в библиотеку зашел Оптимист. Он улегся на пол и прижал уши, прислушиваясь, как настоящий сторожевой пес.

Она улыбнулась про себя, когда солнце вышло из-за холмов, окрасив землю в розовые и желтые тона. Ей не придется встречать рождение нового дня женой герцога, постылого Уинбери! Как же хорошо прижиматься к теплому телу Фрэнсиса, любимого и любящего ее мужа!

Она любит его! Теперь Сефора это отчетливо понимала. Но она запретила Фрэнсису произносить слова любви и потому не имела права сама шептать их ему. Она повторяла их про себя, как арию или мелодию. Их пальцы переплелись, они дышали в унисон.

Вот как нужно жить – без страха и компромиссов, свободно. Бриллианты на ее обручальном кольце переливались в утреннем свете, и она радовалась. День обещал много счастья.