Последняя Ева - Анна Берсенева Страница 46

Ева смотрела, как медленно, долго, словно в кино, двигаются его ноги к обрыву, как отрывается он наконец от земли, взмывает в небо и летит. Летит над нею, летит мимо нее, улетает от нее, подхваченный легким ветром, – над землей, к Гребному каналу, к далеко и тускло поблескивающей Москве-реке…

Они должны расстаться, это неизбежно, не судьба их свела! Ева и сама не понимала, почему почувствовала это так ясно, глядя, как трепещет, парусом натягивается параплан над Денисовой головой, – как будто им предстояло расстаться прямо сейчас. Боль от этого неожиданного осознания неизбежности была такой острой, что Ева остановилась прямо посередине склона.

Бабочка-параплан невысоко парил над землей, но дотянуться до него было невозможно.

И вдруг ей показалось, что параплан складывается, схлопывается. Как будто он и правда был бабочкой и решил сложить крылья от усталости! Ева не могла понять, что же с ним случилось, почему, – только смотрела застывшими глазами, как складывается яркий купол, мгновенно становится темным в безразличном небе – и человек, висящий под куполом, камнем летит вниз…

В глазах у нее потемнело, все тело содрогнулось, как будто от удара о землю, она не поняла – закричала ли, закрыв глаза, или сразу побежала вниз по склону.

Напрасно она думала, что успела далеко спуститься в овраг: теперь ей казалось, будто она бежит так долго, что за это время можно умереть, воскреснуть и умереть снова. Кусты то и дело закрывали от нее Дениса, упавшего где-то ниже, и Ева думала, что в эти-то минуты он и умрет – как раз в эти, когда скрывается от нее за голыми ветками кустов… То есть она не думала, это невозможно было назвать мыслями – то, что с нею происходило.

Она бежала вниз, проклиная тропинку за множество извивов и ненужных, бессмысленных поворотов, и видела только сложившийся параплан на сырой земле и скорчившуюся человеческую фигуру рядом со смятым куполом…

Поскользнувшись на бегу, она подвернула ногу, упала плашмя, тут же вскочила и побежала дальше – уже напрямик, через кусты, не замечая, что все пальто у нее вымазано грязью, и руки тоже, и нога болит при каждом шаге…

Задыхаясь, она остановилась наконец рядом с упавшим парапланом.

Оказывается, Денис не лежал, а сидел на корточках, наклонившись над стропами параплана, которые показались Еве спутанными, но для него, наверное, были расположены в каком-то понятном порядке.

Что он просто сидит на корточках и распутывает стропы, она поняла еще прежде, чем разглядела все это подробно. По тому облегчению поняла, которое испытала, наконец добежав до него!..

Он был жив, и ничего не было сейчас важнее, и все было забыто, что мучило ее полчаса назад: эти глупые мысли о расставании, о судьбе… Какая может быть другая судьба, кроме той, что связана с ним – с его перемазанным грязью, сердитым, любимым лицом, и глубокой царапиной на щеке, и красными от холода пальцами, распутывающими эти дурацкие стропы!..

Тяжело дыша, обхватив себя за плечи руками, словно это должно было остановить ее на бегу, Ева выговорила:

– Ты живой… Диня, ты же живой!

И, присев рядом с ним, заплакала, уткнувшись лбом в его залепленное глиной плечо.

Слезы лились таким потоком, что Еве показалось, будто он не иссякнет никогда. Неизвестно, сколько она плакала бы, прижимаясь лицом к грязному рукаву Денисовой куртки, если бы не почувствовала вдруг, что он отдергивает руку.

– Ты что тут делаешь? – услышала она его голос. – Е-мое, да откуда ты тут-то взялась, а?!

Ева подняла глаза. Лицо Дениса было теперь совсем рядом с ее лицом, и вот так, вблизи, оно показалось ей широким от гнева.

– Я… – произнесла было она, но Денис, кажется, не ждал от нее ответа.

– Что ты тут Анну Каренину с Вронским разыгрываешь? – медленно, сквозь зубы выговорил он. – Не мешай ты мне, не мешай ты мне жить! – Голос его сорвался. – Сколько я буду с тобой нянчиться, надоело мне все это хуже горькой редьки!

– Но я думала, ты… – побелевшими губами прошептала Ева. – Я только потому, что думала, что ты…

– Да живой я, что мне сделается? – выкрикнул он. – И что это меняет, можешь ты мне сказать?! Ну, считай, что я разбился насмерть, и отстань ты от меня наконец! Не мешай мне!

Может быть, последней своей фразой он хотел только сказать, чтобы она не мешала ему распутывать эти стропы, – Денис снова склонился над ними, как будто Евы и не было рядом. Но все, что он сказал, до последнего слова, зазвенело в ее ушах жутким колокольным гулом, в котором умолкли все другие звуки…

Медленно поднявшись, по-прежнему не чувствуя ни боли в ноге, ни холодной грязи на руках, Ева пошла вверх по откосу.