Предать - значит любить - Светлана Лубенец Страница 45

Катя приблизила его к самому носу, будто страдала близорукостью. Аккуратные круглые буковки прыгали у нее перед глазами и никак не могли сложиться в строчки. В конце концов Катя догадалась положить лист на стол и прижать ладонью. То, что она прочитала, ее поразило. По написанному выходило, что главврач городской больницы номер один открыто сожительствовал с собственной невесткой, подавая тем самым отрицательный пример молодым советским врачам, которые могли подумать, что заводить сожительницу – это нормально. Подпись под сигналом ничего Кате не говорила, потому она не заострила на ней своего внимания. Да и до подписи ли было Кате, когда она узнала, что ее называют сожительницей, как пьянчужку Тамару, которая жила в их доме на первом этаже, работала дворником и принимала у себя без разбора всех мужчин, желающих выпить и весело провести ночь.

– Я вижу, вы правильно реагируете на сигнал, по-комсомольски, – заметил парторг Сметанин, аккуратно вытаскивая у нее из рук листок. – И смею вас заверить, такой сигнал у нас не один! Этот я захватил просто для примера... очень разборчивый почерк у гражданочки...

– Что же делать? – проговорила Катя, сжав пылающие щеки ладонями.

Этот вопрос Катя задала себе, но парторг решил, что он относится к нему, и очень быстро среагировал, как привык реагировать на любые сигналы:

– Как это что? Скажите Виталию Эдуардовичу, что так негоже... что он позорит звание советского врача, что вы не желаете быть его сожительницей... А вы ведь не желаете? Я правильно понял?

– Да... вы все поняли правильно, – обрадовала его Катя, и потому Петр Тимофеевич сразу засобирался восвояси.

На пороге он остановился и на всякий случай все же спросил:

– Надеюсь, нам не надо созывать по этому поводу открытое партийное собрание?

– Не надо... – Катя вымученно кивнула.

– Я засуну Сметанину в глотку этот его сигнал! – бушевал на Катиной кухне советский врач Кривицкий. – Вот ведь никчемный врачишка этот Петька! Аппендицит не может нормально вырезать, а туда же! Парторг! Да если бы не было этой должности, его давно выперли бы из больницы! Ха! Да я ж его и выпру! Парторг у нас не освобожденный! Предложу-ка ему завтра заняться своими прямыми обязанностями!

– Какими? – с ужасом спросила Катя.

– А такими! Обыкновенными! К операционному столу поставлю!

– Да ты что, Виталий! А если больной человек... умрет...

– Ха! Не умрет!

– А вдруг?

– Никаких «вдруг»! Петька ни за что к столу не встанет! Он лучше... съест все эти сигналы, чем начнет оперировать! Так что ничего и никого не бойся, Катюша!

Она хотела сказать, что дело вовсе не в страхе, а в том, что ее называют его сожительницей, но не стала. Виталий наверняка примется вновь предлагать ей выйти за него замуж, но Катя не могла. Она не в состоянии была бы сформулировать, что ее останавливало, не могла – и все.

* * *

Когда Катя вышла на работу, поджатыми губами ее встретила не только Раиса Константиновна, мужа которой уже прооперировал другой врач. Прооперировал удачно, но ей все равно казалось, что Катя ее смертельно оскорбила. Заведующая, с которой старший библиотекарь была на дружеской ноге, тоже поджимала губы, хотя это получалось у нее плохо: слишком уж пухлыми и сочными они были.

– О вас ходят всякие нехорошие слухи, Катя, – сказала она. – На нашу библиотеку может лечь пятно, чего не хотелось бы. По вашу душу уже приходила комсорг отдела народного образования, к комсомольской организации которого относятся наши члены ВЛКСМ. Вы ведь, Катя, тоже комсомолка! Вам что, хочется проработки на собрании?

Кате не хотелось проработки, и она отрицательно покачала головой.

– Я тоже так думаю! Кроме того, если даже закрыть глаза на то, что о вас рассказывают... – заведующая покрутила возле головы ладонью и даже закатила глаза, чтобы показать Кате, что эти слухи ее интересуют только как руководителя объекта народного образования, а вовсе не как простую обывательницу, – то для увольнения достаточно бесконечных больничных листов!

– Но у меня ребенок... – растерялась Катя.

– Милочка моя! Дети – у всех! Но ведь остальные как-то устраиваются!

– То есть вы меня увольняете?

Заведующая выдержала паузу, за которую перед бедной Катей пронеслась вся ее неудавшаяся жизнь, и с достоинством ответила:

– Пока нет... У нас сейчас в читальном зале вас некем заменить, но... В общем, вы на грани увольнения, милочка, и вам стоит сделать определенные выводы.

Особенно неприятны Кате были ужимки матери и сестры, когда она заехала к ним повидаться и показать, как подрос Гришенька.

– Катька, ты же знаешь, что я состою в комитете комсомола училища, культмассовым сектором! Представь: мне все тычут, что моя сестра живет не по-комсомольски! Почему я должна страдать из-за...

Людмилка остановилась, и Катя, заранее съежившись, проговорила:

– Ну... договаривай, Люська...

– Пожалуйста! Я не должна страдать из-за того, что тебе приспичило жить не как все, а с любовником, вот!

– И правда, Катенька, – вступила в разговор Надежда Ивановна. – Про тебя такие ужасы рассказывают...

– Какие ужасы? – насторожилась Катя.

– А такие, что вы со своим любовником специально квартиру спалили, чтобы все там сгинули: и твой муж, и законная жена Кривицкого! – не дав матери открыть рот, выкрикнула Людмилка.

– Мы, конечно, этому не верим... – попыталась успокоить дочь Надежда Ивановна, – но на каждый роток не накинешь платок. Прямо стыдно из дому выходить, честное слово... Хорошо еще, что отца нет дома... Он уж сколько раз порывался идти к тебе разбираться. Я пока удерживаю...

Катя медленно поднялась с оттоманки, взяла на руки Гришеньку и, ни слова не говоря, направилась к выходу.

– Кать, мы ж тебя не выгоняем... – услышала голос матери, но даже не обернулась.

Катя везла ребенка домой. Она опять забыла, что собиралась по пути купить хлеба и каких-нибудь продуктов к ужину. Думала о том, что портит жизнь своей семье и Виталию, а также отличные показатели – комсомольской и партийной организациям библиотеки и городской больницы. Вот и Гришенька вырастет, все будут на него показывать пальцами и отказываться с ним дружить. Что она, Катя, может сделать для всеобщего облегчения? Только куда-нибудь сгинуть... Может быть, и правда уехать с Гришенькой? Но куда? Нигде, кроме глухой деревни под Рязанью, у их семьи нет родственников. Да и кому она нужна с маленьким ребенком? Даже родной библиотеке не нравятся ее бесконечные больничные листы. Кому они могут понравиться в другом месте? И как она в другом месте сможет жить без Виталия? Она же его любит... Но ведь как-то жила до него...

Катя даже приостановила коляску от простой мысли, которая вдруг пришла в голову. Они с Гришенькой живут за счет Кривицкого! Разве ее маленькой зарплаты библиотекаря хватило бы на платье, которое сейчас на ней надето, на Гришенькину коляску и те продукты, которые они ежедневно едят? Конечно нет! Она, Катя, просто забыла, что сыр в ее родной семье всегда был только к празднику, а колбасы в отцовском доме покупают исключительно по двести граммов, чтобы каждому по кусочку к ужину – и все. Да она же паразитирует на Виталии и не замечает этого!