Укус скорпиона - Микола Адам Страница 45

Максу стукнуло двадцать семь лет, и он решил отпраздновать день рождения со сменой. Поскольку время позволяло, Заза разрешил немного злоупотребить. Макс отправился в магазин за угощением, Костя составил ему компанию. Они прикупили кое-какой закуски в виде ветчины, колбасы и хлеба, килограмма бананов. Из спиртного взяли две бутылки водки «Свояк» по 0,7 и томатного соку для тех, кто запивал. Со стороны Макс на свой возраст не тянул. Скорее походил на подростка-призывника. Его мальчишеское в веснушках лицо, не знавшее до сих пор бритвенного прикосновения к щекам, казалось, сияло детской чистотой, непосредственностью и наивностью. Лишь острый клинок шрама, тянувшегося от левого виска до подбородка, свидетельствовал о пережитом. Отметину эту Макс получил двенадцать лет назад в автокатастрофе. Родители погибли на месте. Отец гнал машину на большой скорости, боясь опоздать в больницу, не довести больную жену, которой резко стало хуже. У нее был рак желудка в последней стадии, и она отказывалась от медицинских услуг, несмотря на все уговоры. На одном из перекрестков он не справился с управлением, а дождь лил как из ведра, вечер утопал в ночь. Машину перевернуло, и она колобком кувыркалась вдоль дороги, пока ее не остановил фонарный столб, согнув пополам, будто подкову. Из нее торчали исковерканные детали, словно кишки у человека. Мать доставали по частям, отца вырезали автогеном с кресла водителя. Макса выбросило вместе с задним стеклом при столкновении со столбом. Он остался жив, но получил серьезную травму головы и ушиб головного мозга. Врачи отдела нейрохирургии Девятой клинической больницы несколько часов боролись со смертью, спасая Макса. Он всегда оставался веселым на людях, хорошее настроение его, казалось, ничем нельзя было омрачить. Нередко во вторую смену, ближе к полуночи, Макс начинал петь во время работы популярные песни советских времен, особенно из репертуара «Ласкового мая», Салтыкова, Муромова, Добрынина, Серова, Белоусова, Барыкина. Он безбожно перевирал мотив и не попадал в ноты каждой песни, но делал это так вдохновенно, проникновенно и от души, что ему прощались все огрехи исполнения. И каждый грузчик ждал вечернего концерта Макса с таким нетерпением, будто Макс действительно являлся зведой сцены и советской эстрады. Он плакал при слове «мама». Любое упоминание «мамы» тут же вызывало на его глазах слезы. Макс отворачивался, чтобы никто не заметил его плачущим, украдкой смахивал соленую влагу со щек и губ и возвращался в мир жизнерадостным, сияя улыбкой до ушей, но грустя глазами.

С девушками Макс не особо ладил. Подсознательно он искал себе маму, а попадались суки. Макс нервничал и выставлял их за дверь при каждом разочаровании. Однажды ему повезет. Костя искренне верил в это, потому что Макс, в целом, неплохой парень. Озвучив последнюю мысль в виде тоста, Костя поднял пластиковый стаканчик с плескавшейся в нем водкой и с удовольствием выпил. Макс поблагодарил пожатием руки.

Гена подарил Максу книгу Минаева «ДухLess», которую читал последнее время в перерывах между работой. Она ему очень нравилась, потому что написана была о поколении, к которому принадлежал и сам Гена, обманутому и брошенному на произвол судьбы. Книга так Гену зацепила, что он порой зачитывал грузчикам целые куски вслух. Конечно, Максу подарок понравился, но вряд ли он будет читать роман, поскольку тяги к литературе не испытывал ни в каком виде. Однако в день рождения не подарки важны, а внимание, проявленное к имениннику.

Серега с нарочито пафосным выражением на лице, чтобы хотя бы пафосом уравнять значимость своего подарка с подарком Гены, вручил Максу штопор, хорошего, заводского производства, металлический, с зажимом крыльями, крутелкой для удобства. Так как Макс из алкоголя предпочтение отдавал винам, штопор ему был необходим, даже лишний.

Мишаткин прочел стихотворение, написанное им по случаю дня рождения Макса, правда, часто путаясь и спотыкаясь на полуслове, с трудом разбирая собственный почерк на смятом листке бумаги в клеточку, вырванном из тетрадки одной из дочек. Справившись, наконец, с текстом, озвучив его полностью, Мишаткин расцвел пьяной улыбкой и полез к Максу целоваться, засовывая ему в карман листок со стихотворением. Когда-то он подавал большие надежды как молодое дарование, участвовал во всесоюзном семинаре начинающих писателей, проходившем в Москве, даже издал маленький поэтический сборник. Однако большого поэта из него не вышло, что очевидно, коль он оказался в грузчиках «Биаркома».

Водка подействовала на Мишаткина одуряюще. Сначала он вдруг заорал петухом, растопыривая руки и высоко задирая ноги, обошел вокруг импромизированный праздничный стол – сложенные друг на друга деревянные поддоны. Затем съежился, скрючился, уменьшаясь в росте, и запищал по-мышиному. Потом мгновенно выпрямился, расправил плечи, выпятил грудь и задекламировал «Облако в штанах» Маяковского. Прервавшись на полуслове, склонился над коробкой с кофе в жестяных банках, будто штангист, и принялся подымать ее зубами. Сопя и кряхтя, он справился с задуманным и понес коробку туда, куда глядели глаза, пока не врезался лбом в стену с презервативами. Мишаткин покачнулся, коробка с глухим стуком упала на цементный пол, звякнув банками одна об одну. В следующую секунду Мишаткин, будто убитый наповал, рухнул топориком на пустые картонные коробки и затих, не издавая ни звука.

Сперва всем было просто смешно наблюдать за чудачествами Мишаткина, потом грузчики поднапряглись, понимая, что с ним что-то не так. Если бы дело было в водке, накрыло бы не его одного: пили-то из одной бутылки. В общем, праздник удался, учитывая вызов «Скорой помощи» и распитие на рабочем месте.

Заза скрежетал зубами, едва сдерживая гнев:

– Знал бы, что нэ умеет пыть, нэ налил бы никогда! Выбросить бы, по-хорошему, за тэррыторыю склада, и вся нэдолга! Так подвэсти всэх, собака!

Он защищал смену. Если об инциденте узнает начальство, а оно узнает, будет плохо, и это при самом лучшем раскладе. Главное, чтобы Мишаткин не окочурился до прибытия «Скорой», которая не особенно торопилась на вызов. Когда же, немилосердно воя сигналкой, будто ее резали, «Скорая» остановилась у складских дверей, после падения Мишаткина прошло уже минут сорок и он не шевелился.

Врач, молодой, лопоухий, тощий блондин, только глянув на Мишаткина, сразу же отдал приказ нести носилки.

Мишаткина увезли. С ним никто не поехал. Потому что тут же прикатили машины с заявками.

– З днем рождэния, Макс! – хлопнул Макса по плечу Заза и сплюнул под ноги.