Проверка на любовь - Андреа Семпл Страница 45

— Бр-р-р! Лично я вылезаю, — заявляю я, стуча зубами от холода.

Мы устроились на диване в гостиной. Теперь Гай переоделся в боксерские шорты и завернул меня в белое полотенце. Он трет мне спину, делая вид, что хочет сделать меня сухой. Мне кажется, что цель у него сейчас другая.

— Прости, что все так вышло, крошка. Мне надо было предупредить тебя, что вода здесь не подогревается.

— Все в порядке, — киваю я и делаю большой глоток вина, которое он только что разлил по бокалам. Есть что-то в обстановке этой виллы, что располагает к спокойствию и расслабляет. Трудно сказать, что именно так подействовало на меня. Возможно, эти фаллическое кактусы, которые стоят в каждом окне или эта безумная огромная картина на стене, выполненная в красных тонах. Так или иначе, но я вынуждена признаться, что сопротивляться дальше у меня просто нет сил. Причем до такой степени, что, когда Гай наклоняется ко мне и чмокает в губы, я тоже отвечаю ему поцелуем. Не страстным, а, скорее, рефлекторным, как в ответ на внимание и ласку. Я сама не верю в то, что творю. Кокаин и Гай Лонгхерст за один вечер. Все, завтра же начинаю прыгать с «тарзанкой» и ставить себе пятилитровые клизмы.

— Итак, — умудряется он проговорить между поцелуями, — я прощен?

— Ничего подобного, — убедительно отрезвляю его я. — Я до сих пор ненавижу тебя.

И это действительно так. Но ненависть может быть такой же сексуальной, как и любовь, разве нет? Напряжение или инерция, вызванные тем фактом, что я наконец-то нашла здесь человека прекрасного физически и отвратительного психологически, вдохновляют и провоцируют на страсть и похоть не хуже каких-либо других факторов. Другими словами, граница здесь настолько тонка, что определить ее невозможно.

Однако Гай, как выяснилось, весьма своеобразно целуется. Его нижняя челюсть почему-то движется из стороны в сторону, а не вверх-вниз, и он постоянно щиплет меня. Этакие мини-укусы в губы. А еще у его языка какой-то жутковатый вкус. Смесь белого вина, хлорки и чего-то такого, что я сразу даже и не припомню, как называется.

Он несет меня в спальню, как настоящий пещерный человек, не забывая по дороге целовать, бросает в постель и взгромождается сверху. И все это время я беспрестанно слышу в своей голове голос: «Итак, сейчас у тебя будет секс с Гаем Лонгхерстом. Ты будешь ненавидеть себя, но это все равно произойдет, так что наслаждайся моментом, если сумеешь…»

Он снимает свои боксерские шорты и начинает какой-то торопливый комментарий, описывая буквально каждое свое действие. Его рука проникает под полотенце, он хватает его за край и дергает, отчего я, перевернувшись на триста шестьдесят градусов, оказываюсь голой.

Я обхватываю руками его затылок и пригибаю его голову поближе к себе, стараясь изо всех сил не думать о собраниях редакции по утрам в понедельник. И вот в тот самый момент, когда все границы перейдены, мосты сожжены и обратной дороги нет, я начинаю понимать, что тут творится что-то не то.

Вернее, наоборот, тут ничего не творится.

Гай, в позе «на четвереньках», тоже осознает это. Наши взгляды синхронно устремляются вниз, и мы видим, что между его накачанными бедрами свисает крошечный дряблый член, который смотрит на нас довольно неодобрительно и даже осуждающе.

Несколько секунд проходят в полной тишине. Мы не находим слов. Гай хмурится, потом смотрит туда еще раз, словно никак не может поверить собственным глазам. Затем он оживает (Гай, а не его пенис), садится на край кровати и неестественно выпрямляется. В отчаянной попытке оживить свой член, он начинает то похлопывать его, то трясти, то поглаживать.

— Не волнуйся, крошка, этот приятель сейчас обязательно придет в себя, — заявляет он, не переставая тузить свой огрызок. Я взволнована, и на секунду мне даже мерещится, что сейчас он предложит мне воскресить своего «приятеля», сделав ему искусственное дыхание «изо рта в рот». Однако Гай вскоре и сам начинает понимать, что сегодня уже ничто не вернет к жизни его маленького дружка. Мне даже кажется, что он стал у него еще меньше, если такое, конечно, вообще возможно. Взял и убрался в свою защитную скорлупу, как это делает, например, черепаха.

Тогда, чувствуя неимоверное напряжение момента, мы начинаем вести заградительный огонь из гибких утешительных клише:

— Прости, со мной раньше такого никогда не случалось.

— Ничего страшного. У каждого мужчины это бывает время от времени.

— Наверное, я слишком много сегодня выпил.

И так далее.

Но все эти слова ему не помогают. Лицо его морщится, как у обиженного ребенка, и я боюсь, что он вот-вот расплачется. Я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться, и прилагаю все усилия, чтобы выглядеть сочувствующей и понимающей. Для Гая, человека, для которого весь смысл жизни состоит в том, чтобы уметь добиться эрекции в любых условиях, это, конечно, самый настоящий конец света.

Я встаю с кровати и совершенно голая возвращаюсь к бассейну за одеждой. К тому времени, когда я успеваю полностью облачиться в свой костюм, Гай, похоже, тоже частично приходит в себя и немного успокаивается.

— Прости, Марта. Я, наверное, кажусь тебе жалким. — Голос его изменился. Куда-то исчезла вся чопорность и самоуверенность, и теперь он даже кажется мне в чем-то приятным парнем.

— Послушай, Гай, ничего серьезного не случилось. А вообще-то, так, наверное, даже лучше. Ты сам подумай: зачем нам все это?

Он неопределенно пожимает плечами и сникает.

Через полчаса он везет меня назад к Джеки. Внезапно ему хочется поговорить о работе. Он пытается определить, стану ли я выдавать этот его маленький секрет или нет. Я тоже нахожусь под впечатлением: из его лексикона начисто пропало слово «крошка», а потому я вовсе не сержусь на него. Так что пусть он сам догадывается, что будет дальше.

Когда я добираюсь до нашей виллы, выясняется, что Джеки уже в постели. Она раскидала руки и ноги в стороны и стала похожа на распластанную морскую звезду. Спит, причем совершенно одна. Перед тем как самой отправиться в постель, я принимаю душ. Холодный. При этом придвигаю лицо к самой лейке, и вода хлещет мне чуть ли не в ноздри.

Затем я ныряю в постель, закрываюсь белой простыней с головой и пытаюсь заснуть. Бесполезно. Мой мозг лихорадочно работает: перед мысленным взором мелькают пестрые образы то свихнувшихся пространственно-независимых девушек, то хмурых пенисов, то переполненных танцзалов.

Спать, похоже, не получится. Уже наступает завтра. Я начинаю извиваться в каком-то летаргическом брейк-дансе, что я всегда делаю, если меня постигает бессонница. Но даже если мне удается немного успокоить свой мозг, я никак не могу отделаться от этого шума. Или это звенит у меня в ушах, или стрекочут сверчки, я точно не уверена, что именно так мешает мне спать. Поэтому я сдаюсь и принимаюсь, запасаясь терпением, грызть подушку до победного конца.