Из жизни читательницы - Елена Лобанова Страница 45

Второй этап наказания у нас обычно протекает полегче. Это когда родители предаются воспоминаниям, касающимся их двоих, и времен, когда меня еще не было на свете либо я по младости не омрачала их существования. Иногда мне кажется, что они пытаются таким образом поскорее вернуть хорошее настроение, иногда — что стремятся в очередной раз поставить свою содержательную жизнь в пример моей.

Вот и теперь, когда подошел черед горячего (молодая говядина, резанная кусочками, с чесноком и лавровым листом), речь зашла о супружеской паре, с которой одно время родители жили по соседству, дружили и бывали в одной компании.

Эту историю я в общем-то знала наизусть — этакая романтическая мелодрама сталинских времен. Гласила она о том, как супруга, молодая красавица блондинка, горячо любила своего мужа, тоже интересного мужчину, хотя старше годами и без стопы — инвалида войны, ходившего с палочкой. Мужчина же этот имел тайную печаль: он мечтал получить видную должность, какие занимали практически все его товарищи-ровесники, участники войны, в то время как сам он пребывал в скромном звании заведующего парткабинетом на одном из промышленных предприятий. Но годы шли, а он все еще обретался в прежнем статусе, и ни любящая жена, ни заботливая теща, ни двое детишек не могли рассеять его печали. И лишь ежегодные поездки в санаторий (путевки полагались ему как участнику войны) несколько поддерживали его дух.

Однажды он вернулся домой непривычно веселым и объявил, что на сей раз едет в Сочи. Как раз в то же время случилось собраться в отпуск и моим родителям. Товарищ пригласил их доехать вместе до Новороссийска, откуда до Сочи ему надлежало плыть на пароходе. Ехали они (а вернее сказать, мы, ибо и я в возрасте четырех лет направлялась к морю вместе с родителями) на служебном «газике», положенном товарищу для поездок на партконференции, причем Сергей — так его звали — всю дорогу пел песни, чем весьма удивил своих спутников, ранее не подозревавших за ним музыкальных способностей. В Новороссийске компания разделилась, и о дальнейших событиях в жизни друга мои родители узнали много позже, при совершенно неожиданных обстоятельствах.

События же были таковы: вернулся с долгожданного отдыха Сергей еще более мрачным, чем был до этого, и объявил супруге свое твердое решение: ехать в Москву, в военное министерство, добиваться личного приема и просить себе более престижную работу. Нетерпение его было столь велико, что он не стал даже праздновать с семьей годовщину Великой Октябрьской социалистической революции и отбыл в столицу пятого ноября.

Прошло еще два месяца. Облетели последние листья, ударили первые заморозки. Не за горами был уже новый год! И вот однажды вечером к нам в дверь позвонила жена Сергея Светлана, по профессии учитель начальных классов. Она вбежала в комнату и, рыдая, показала папе с мамой два полученных ею письма.

Первое письмо было от мужа. Оно начиналось словами: «Не хочу обманывать и кощунствовать…»

Открылось страшное! Оказалось, что почти все это время ее супруг, партийный работник, провел не в Москве в ожидании приема в министерстве, а в городе Адлере, расположенном невдалеке от Сочи, в доме своей любовницы, тоже партийного работника, с которой они познакомились и неоднократно встречались на конференциях!

В письме сообщалось, кроме того, что, приехав-таки в Москву, Сергей довольно быстро добился приема и получил, как и мечтал, назначение на ответственную работу — в горком партии города Ростова-на-Дону, куда отбывает через день. Однако не с законной женой, а с любовницей!

Содержались в письме также признания («Полюбил… не смог справиться с чувством…»), обещания («Детей никогда не оставлю… буду всемерно помогать…») и многократные просьбы о прощении.

Второе письмо было от московских знакомых, у которых останавливался Сергей. Вдоль его полей были отчеркнуты строки: «Мы удивились, когда увидели его в таком дорогом пальто и модной шапке. Он пополнел, повеселел и даже как-то помолодел. Рады, что ваши дела, видимо, поправились…»

— Поправились! — вскрикнула Светлана и вновь зарыдала.

Мама принесла валерьянку, валидол и нюхательную соль — все, что нашла в домашней аптечке. Светлану усадили за стол и напоили чаем с вишневым вареньем. Но все эти меры оказали на нее лишь самое незначительное действие. Немного успокоившись, убитая горем женщина обратилась к папе:

— Алексей Викторович! Посоветуйте мне, как друг нашей семьи и как мужчина, — что делать и как теперь быть?!

И тут папа, как истинно военный человек, не дрогнув взял на себя ответственность за судьбу семьи товарища. Поразмыслив несколько минут, он принял решение и приказал ей:

— Немедленно ехать в Ростов и во всем разбираться на месте! В письмах такие вещи не решаются.

— Но у меня ученики, конец четверти! Еще не выставлены оценки! — всполошилась Светлана.

— Значит, выставьте их завтра и сразу собирайтесь.

— А… чемодан?! Ведь он увез с собой чемодан!

— Ничего страшного, возьмете наш.

И получилось, что этот чемодан оказался решающим доводом.

Поезд Светланы прибыл в Москву тридцать первого декабря. А накануне, тридцатого, к нам прибыла ее мать с новым письмом от зятя. Это послание начиналось с мольбы о прощении: «Я запутался… виноват… жалею обо всем… Светланка, не знаю, что на меня нашло!» Дальше шли уверения в неизменной и вечной любви.

Старушка в полной беспомощности спрашивала у папы:

— Что же теперь делать?!

— Думаю, скоро узнаем, — поразмыслив, сказал он.

И оказался прав. В канун Нового года из Ростова были отправлены три телеграммы. Одна гласила: «Дорогие прошу окажите помощь маме собраться с детьми приехать к нам». Другая — «Между нами все кончено ко мне приехала семья». Третья, отправленная в официальное учреждение, — «Коммунист Назарова разбивает семью». Эта была подписана — «Мать двоих детей».

Через год Сергей и Светлана праздновали юбилей — десятилетие брака. Друзья сложились и подарили им деньги на машину.

— Но когда тебя перевели в Ташкент и они были там проездом — к нам не зашли. Только позвонили, — вспомнила мама с огорчением.

Лично я догадывалась, почему люди не зашли. Не очень-то любят люди воплощения правоты. Отсюда же, из этой серии, очевидно, и нелюбовь взрослых людей к слову учитель или, допустим, наставник . Хотя в раннем детстве эти слова, помнится, звучали совсем по-другому…

Как всегда, эта история подняла настроение родителей.

— Мариша, почему бы тебе не попробовать опять открыть лоб? Помнишь, как ты носила с длинными волосами? Немного уложить… — уже совсем мирно предлагала мама. Глаза у нее молодо блестели, и выражение лица стало привычно оживленным.

Не то что у меня.

— Мой лоб идет только в комплекте с тремя морщинами: двумя продольными, одной поперечной, — откинув челку, продемонстрировала я все это.

— Да ладно тебе, доча! — добродушно пробасил папа. — Такой лоб, как у тебя, еще поискать!