Телец для Венеры - Нора Лофтс Страница 45

Тронутый до глубины души, он шагнул к Летти и протянул руки, готовый поддержать и успокоить ее.

– Мне очень жаль, Летти. Я не должен был так рубить с плеча. Вам всегда нравился Плант, не так ли? Мне следовало об этом помнить.

Ему пришла в голову фраза, часто произносимая им в домах, которые посетила смерть.

– Он не страдал, Летти. Его застрелили в разгаре борьбы.

Утешение было сомнительным, ибо кто мог знать, что предпочтительнее – тянуть горечь по капле или внезапно сделать большой глоток.

– Не надо! – воскликнула Летти, отшатываясь от него.

Двигаясь медленно, словно слепая, она опустилась на стул и закрыла лицо руками. Накидка упала на пол, Хамфри поднял ее и набросил на плечи девушке. Подождав минуты две, беспомощно ощущая, как стремительно бежит время, он робко произнес:

– Летти, мы еще успеем погоревать о Планте. Сейчас нам нужно думать о себе. Мы должны поскорее добраться в Кентфорд, чтобы успеть на дилижанс.

И Хамфри добавил после паузы:

– Если вы не хотите, чтобы меня тоже убили.

Летти подняла голову. На ее лице не было слез, оно выглядело сухим и сморщенным, как старое дерево.

– Теперь все ясно, – медленно произнесла девушка.

– Это подстроила тетя Тирза. Она знала о Планте и натравила на него полицейских, желая погубить его. А Кэти наговорила эту ложь, – ее голос становился все громче, – чтобы та его возненавидела, меня же отослала сюда, чтобы я ни о чем не догадалась. После того вечера тетя Тирза стала бояться вас и Планта. Понимаете? Вы убили Планта точно так же, как если бы сами выстрелили в него! И не вздумайте возражать! Планта убили потому, что вы совали нос куда не следует.

Летти встала, и накидка снова упала на пол. В длинной белой ночной рубашке, с бледным перекошенным лицом и злыми глазами, она походила на привидение.

– Я ненавижу вас! Буду вас ненавидеть и презирать до самой смерти! Надеюсь, что вас поймают и повесят!

Ее тело сотрясала дрожь, она опять закрыла лицо руками и разразилась рыданиями.

Слишком потрясенный, чтобы обдумывать свои слова, Хамфри сказал:

– Так вы были влюблены в Планта, Летти?

Она запустила пальцы в каштановые пряди волос, сжимая локтями дрожащий подбородок.

– Конечно была! Все время! С того момента, как впервые его увидела! А теперь он мертв, и я всю жизнь буду знать, что это случилось из-за меня! Я не могу этого вынести! Я день за днем жила надеждой, что он придет, я смогу его видеть и слышать и, возможно, когда-нибудь он обратит на меня внимание, поймет, что я уже не ребенок! А сейчас его больше нет, и вы являетесь сюда, уговариваете поехать с вами! Да я скорее перережу себе горло!

Летти снова заплакала, горько и отчаянно, а Хамфри стоял, глядя на нее и чувствуя, что каждая ее слезинка вонзается в его сердце, словно острый нож. Слова девушки окончательно повергли в прах его восторженные мечты, но он не ощущал гнева, только жгучую жалость. Он любил Летти, а она любила Планта. Хамфри мог легко себе представить, что бы он чувствовал, если бы Летти умерла, и он хотя бы самым косвенным образом был повинен в ее смерти. Он знал, какую всепоглощающую ненависть испытывал бы к человеку, чья пустая угроза послужила причиной трагедии, поэтому мог понять чувства Летти к нему.

Но сейчас было не время думать о подобных вещах. В его отношениях с Летти всегда имелись две стороны: эмоциональная и практическая. Одна побуждала Хамфри целовать девушку, другая сделала из него убийцу и беглеца. С первой стороной было покончено – она мертва и будет похоронена с именем Планта в качестве эпитафии, но вторая все еще существовала. Через несколько минут он должен уехать, но как оставить Летти в том положении, от которого всеми средствами старался ее избавить? Будь у него побольше времени, чтобы дать девушке выплакать горе, дождаться, когда к ней медленно, но неизбежно возвратится разум, исцелить ее душевные раны и доказать преданность. Но времени не оставалось совсем, и ему придется оскорблять разбитое сердце практичными доводами. Хамфри постарался сделать это как можно деликатнее.

– Летти, выслушайте меня! Я понимаю ваши чувства, понимаю, почему вы меня ненавидите. Я смогу это вынести, только если вы позволите мне помочь вам. Плант мертв, но вы живы и не можете вернуться в дом миссис Роуэн. Теперь вы это понимаете, не так ли, Летти? Поедемте со мной, и я найду вам жилье. У меня есть пятьдесят фунтов, вам их хватит на первое время, а я позабочусь, чтобы вы никогда не нуждались в деньгах. Я не надеюсь, что вы простите меня, полюбите или захотите видеть снова, но умоляю: разрешите мне вам помогать.

Девушка попыталась ответить, но слова утонули в рыданиях. Хамфри молча ожидал. Наконец взяв себя в руки, Летти подняла голову и убрала пряди волос с лица.

– Какое имеет значение, что случится со мной теперь? Я не хочу ни ваших денег, ни вашей заботы. Смотрите, к чему привела ваша «помощь»! Я любила мою тетю и любила Планта Дрисколла. Сейчас Плант мертв, а я никогда больше не захочу видеть тетю Тирзу. И все из-за вашего вмешательства. Кафе давало мне кров и пищу, со временем я бы привыкла к образу мыслей тети и кузин и стала думать так же. Я была бы там счастлива, если бы вы мне не досаждали.

Ее голос утратил обычную мягкость, став хриплым от слез, поэтому обычные слова звучали хуже грубой брани. Хамфри испытывал почти физические мучения – его снова подташнивало, а рана в спине причиняла нестерпимую боль. Тем не менее Хамфри упрямо продолжал:

– Хорошо, Летти. Если я причинил вред, то не дадите ли вы мне возможность все исправить? – Он умолк, не смея снова упоминать о деньгах и заботе.

– Что вы станете делать, Летти? Вы не хотите больше видеть вашу тетю, Плант мертв, а я буду далеко. Вы остаетесь совсем одна.

– Как-нибудь устроюсь, – ответила Летти.

– Устраивалась же я раньше. Я не вернусь к тете и не поеду с вами, даже если вы всю ночь будете стоять здесь и просить меня об этом.

Она повернулась и, опустив голову, неуверенно шагнула к двери. Хамфри чувствовал, что все его существо стремится к ней. Быстро подойдя к девушке, он взял ее за руку, вновь ощущая трогательную хрупкость миниатюрных пальцев и ладони.

– Вы ненавидите меня, Летти, но должны помнить, что всеми моими поступками руководила любовь к вам. Я по-прежнему вас люблю и буду любить до конца своих дней.

Она вырвала руку и смерила его взглядом, длившимся, казалось, целую вечность. В ее глазах, помимо ненависти и презрения, застыло такое отчаяние, что Хамфри сжался и попятился.

– Любовь! – произнесла Летти.

– Вы сами не знаете, о чем говорите.