Царица без трона - Елена Арсеньева Страница 45

Патер ностер, как обожают говорить поляки,Матка Боска! Да ведь и впрямь царевич!

Ликование в Самборе настало небывалое. Димитрийходил гоголем, Варлаам покаялся, что не верил бывшему сотоварищу… И все же врассказе Петровского была какая-то несообразность, смысла которой Варлаам никакне мог постигнуть. Что-то скреблось, стучалось в голову, но пути к осмыслениюне находило. Однако никак не мог он от этого беспокойства избавиться и потомуопять сделался к Димитрию недоверчив.

И не он один, между прочим. Многие шляхтичиоказались не столь легковерны, как Вишневецкие, Мнишек и сам король Сигизмунд.Эти шляхтичи презрительно называли Димитрия не царевичем и государем, а царькоми господарчиком. Великий канцлер Ян Замойский, по слухам, на сейме поднял насмех и претендента, и все его россказни:

– Я считаю это дело противным не толькоблагу и чести Речи Посполитой, но и спасению душ наших. Этот Димитрий называетсебя сыном царя Ивана Васильевича. Об этом сыне был слух у нас, что егоумертвили. А он говорит, что вместо него другого умертвили. Помилуйте! Что этоза Плавтова или Теренциева комедия? Возможное ли дело: приказать убить кого-нибудь,особенно наследника, и не посмотреть, кого убили?! Так можно зарезать толькокозла или барана! Да кроме этого Димитрия, если б пришлось кого-нибудь возвестина московский престол, есть законные наследники великого княжества Московского– дом Владимирских князей: от них, по праву наследства, преемничествоприходится на дом Шуйских; это можно видеть из русских летописей!

То есть соперники Димитрию для занятиярусского трона уже находились… и даже Варлаам знал одного из них.

О нет, это был отнюдь не князь Шуйский! Тотоставался в Москве, а этот возник в Польше. Появился он вскоре после того, какДимитрий в компании с Вишневецкими перебрался в Самбор, прихватив с собой иВарлаама.

В тот вечер для всех людей на воеводскомподворье топили баню. Поляки, заметил Варлаам, были небольшие любители мыться,даже шляхтичи, а уж о слугах и говорить нечего. Варлаам же в монастырях привыктело содержать в чистоте и считал вошь диаволовым детищем. Поэтому он банныхдней старался не пропускать, более того – приходил в мыльню одним из первых, ауходил чуть ли не последним. Так же было и в тот день.

Утомившись в парной, пошел Варлаам к бочкесвежей воды в шайку набрать, да и столкнулся в клубах пара с каким-то увальнем,который нес в ковше кипяток. И кончилось все тем, что часть этого кипяткаоказалась на ногах и на животе Варлаама.

Оно конечно – бывший монах употребил в сердцахнемало непотребных словес и даже изготовился смериться с незнакомцем силою,однако тот отбросил с лица слипшиеся рыжеватые пряди, взглянул на Варлаамаголубыми, словно бы выцветшими глазами и процедил сквозь щербатые свои зубы:

– Кабы знал ты, кто я есть, небось в ногибы мне пал и благодарил за то, что я изволил тебя обварить.

От сей наглости Варлаам растерялся и, вместотого чтобы накрепко обидчика выругать, спросил:

– А кто же ты есть?

– Я сын Ивана Грозного, царевичДимитрий, – ответствовал голубоглазый. – Дошел до России слух, будтообъявился в Польше самозванец, назвавшийся моим именем, собирает рать на Москвуидти. Вот я и появился здесь, чтобы окоротить его да на место поставить, чтобысамому идти отцовский трон воевать!

В первую минуту Варлаам только и подумал, чтомания величия, оказывается, болезнь заразительная. А ведь на больных необижаются! Он хмыкнул и сказал:

– Ты не спятил, друг?

– Ты сам спятил, и пес приблудный тебедруг! – окрысился новоявленный Димитрий. – Тебе бы разговаривать схолопами, которые гребут навоз, да и там найдутся поучтивее тебя!

Варлаам уже рот открыл, готовясь ответитьподобающим образом, но уже через мгновение, вглядевшись в это испитое, чутьобрюзглое лицо, заросшее неопрятной рыжеватой бороденкой, невольно осенил себякрестным знамением, даром что крест, как и положено идущему в мыльнюправославному, с шеи снял и оставил в предбаннике. Лицо показалось ему чем-тознакомым, а в следующий миг Варлаам его воистину узнал.

Узнал, но не поверил глазам.

Перед ним стоял не кто иной, как брат Григорийиз Чудова монастыря… другой брат Григорий! Прозвание его… Ах, вражья сила!Забыл, слово какое-то этакое… лохмотья напоминает, клочья или ветошь… Нет,забыл начисто. Ну, может, потом вспомнится.

Все, что Варлаам о сем Григории знал, –это то, что он жил с малых лет у какого-то боярина, научился в том доме разнымпремудростям, счету и грамоте, а потом отчего-то ополчился на своегохозяина-благодетеля и вступил с ним в кровавую драку. За черную неблагодарностьон и был отправлен в Чудов монастырь, где его незамедлительно постригли. Но,как известно, клобук не делает монаха, так что брат Григорий и послепострижения не обрел смирения и духовная благость на него не снизошла. Виделего Варлаам в обители нечасто, ибо сей брат имел нрав злобный и частенькосиживал в холодной, запертый за то или иное поношение имени Господа, или ссорус настоятелем, или свару с другими братьями, или попытку самовольно покинутьмонастырские пределы.

И покинул-таки, если судить по тому, что онстоит наг пред Варлаамом и лепечет несообразное!

«Tutte le vie conducano a Roma» [42], – насмешливо уверяютлатинские мудрецы. Варлаам же теперь готов был со всей серьезностью уверять,что все дороги из Чудова монастыря ведут в Польшу.

– Ты как сюда попал? – спросил онГригория, сделав вид, что не услышал пугающего признания. – Неужто бежализ монастыря?!

Тот вытаращил глаза, но почти сразу призналбывшего собрата по обители и хищно усмехнулся:

– А, так вот какой монах Варлаам якшаетсяс похитителем моего имени и титула и помогает ему распространять о себе лживыеслухи! Это, стало быть, Варлаам Яцкий, бывший монах Чудова монастыря! И незазорно тебе вводить честной народ в обман, поддерживая самозванца в ущербистинному царевичу?

– Почем мне знать, может, это ты и естьсамозванец! – огрызнулся Варлаам. – Развелось вас тут – не счесть,день ото дня плодитесь. То один был Димитрий, теперь второй объявился, завтра,глядишь, еще и третий возникнет, а я за вас за всех отдувайся!

– Я, я и есть истинный царевич! –твердил Гришка. – Меня спасли из Углича, а вместо меня похоронили другого!