Руфь - Элизабет Гаскелл Страница 44

— Ты станешь хорошей матерью, — сказала наконец Салли. — Но только почему ты все время твердишь о своем горе? Ведь ты теперь ни в чем не нуждаешься — ни ты, ни твое дитя. Будущее в руках Господа, а ты все вздыхаешь да плачешь. Я смотреть на тебя не могу без тоски.

— В чем же я провинилась? — спросила Руфь. — Я, кажется, стараюсь делать все, что могу.

— Да, стараешься, это видно, — ответила Салли, с трудом подбирая слова, чтобы выразить свою мысль. — Стараешься все делать как следует. Но только всякое дело надо делать с охотой, хотя бы всего-то и дела было — постель постелить. А что? И кровать заправить можно по-христиански. Так и на Небесах скажут: она все работала и некогда ей было бухаться на колени да молиться. Когда я была девчонкой, то плохо относилась к своим обязанностям заботиться о мастере Терстане, и вот посмотрите на его горб. Это оттого, что я недосмотрела и он упал. А ты сегодня стелила постель, так все вздыхала и даже подушек не взбила. Значит, мысли твои не тем были заняты. А всякое дело от Бога. Конечно, о такой работе пастор не станет читать проповедь, но как он говорит: «Что бы твоя рука ни делала, пусть делает со всем прилежанием». Ты попробуй всего один день думать только о том, что делаешь. Старайся все исполнить хорошо, а не кое-как. И помни, ты работаешь пред глазами Господина своего. Тогда и работа покажется вдвое легче, и не будет ни вздохов, ни слез. Вот после того случая я стала плакать да молиться. Я тогда думала — надо плоть умерщвлять и не думать о земном. Поэтому я пекла пудинги, а об обеде не заботилась, комнат не убирала и думала, что исполняю свой долг, потому что называю себя презренной грешницей. Но однажды вечером старая миссис — матушка мастера Терстана вошла, села рядом и как начни меня ругать, не слушая ничего в ответ. «Салли, — говорит она, — что же ты все себя ругаешь да стонешь? Мы и в салоне каждый вечер это слышим, у меня от этого сердце болит». — «Ох, мэм, — отвечаю я, — я же презренная грешница и жду теперь нового рождения». — «Значит, поэтому мы подгоревшие пудинги едим?» — спрашивает она. «Ах, мэм, — отвечаю, — вам бы о душе подумать, а вы все о земном печетесь». И еще головой вот так покачала, чтобы показать, как мне жаль ее бессмертной души. «Я о душе думаю каждый день и каждый час, — говорит она мне на это своим нежным голоском. — Если речь о том, что надо выполнять волю Божию. Но мы-то с тобой о пудинге говорили. Мастер Терстан не мог это есть, и тебе наверняка будет за это стыдно». Разумеется, мне стало стыдно, но я об этом не стала говорить, как она ожидала. А вместо этого заявляю: «Жаль, что деток приучают заботиться о плотском». Миссис на меня так посмотрела, что я язык прикусила. Тут я представила, как мой любимый малыш сидит голодный. А миссис и говорит: «Салли, ты что думаешь, Господь сотворил нас затем, чтобы мы только о себе думали и заботились только о своих душах? Или для того, чтобы мы помогали друг другу руками и сердцем, как Иисус помогал всем, кто просил у Него помощи?» Ничего я не ответила, потому что озадачила она меня. А она дальше говорит: «Знаешь, как хорошо написано у тебя в катехизисе, Салли…» Мне это понравилось, что диссентеры, оказывается, знают, что написано в нашем катехизисе. А она продолжает: «Выполнять свой долг на том месте, куда Господу было угодно поставить тебя. Вот тебя он поставил служанкой, и это так же почетно, как быть королевой, если правильно на это посмотреть. Ты помогаешь людям, служишь одним способом, а королева — другим. Ну и как же ты служишь на том месте, куда поместил тебя Господь? Как свой долг выполняешь? Так ли, как Он ждет от тебя? Угодна ли твоя служба Ему, если ты готовишь пищу, которую нельзя дать ни ребенку, ни взрослому?» Ну, я так сразу не сдалась, я тогда упрямая была, как баран, насчет своей души. И потому отвечаю: «Хорошо было бы, если б люди питались акридами и диким медом, а других бы оставили молиться за спасение души». И даже застонала, потому что пожалела душу миссис. Думаю, она тогда усмехнулась, на меня глядя. И говорит: «Ладно, Салли, завтра у тебя будет время помолиться за спасение твоей души. Но поскольку у нас тут, в Англии, акрид нет — да я и не думаю, чтобы мастер Терстан стал их есть, — то я уж сама приготовлю пудинг. И постараюсь сделать это хорошо. Не только, чтобы Терстану понравилось, а потому что все на свете можно делать правильно, а можно неправильно. Правильно — значит так хорошо, как только можешь, словно Господь на тебя смотрит. А неправильно — это когда только о себе думаешь. От этого люди либо недоделывают работу, либо слишком долго думают перед тем, как ее сделать, или после нее». Вот и сегодня утром я вспомнила слова старой миссис, увидев, как ты застилаешь постели. Ты все вздыхала, а подушки-то не взбила. Значит, сердце твое было далеко от работы. А ведь это долг, к которому Господь призвал тебя. Попробуй-ка подумать денек о всех работах — как их можно сделать так, словно Бог на тебя смотрит, без небрежения, и тогда ты возьмешься за них с радостью и забудешь про вздохи да про плач.

Салли отправилась в кухню ставить чайник, и там, в тишине, ей вдруг сделалось совестно за ту горячую проповедь, которую она произнесла в салоне. Однако в конечном итоге она почувствовала удовлетворение, поскольку теперь Руфь весело нянчила своего мальчика и ребенок тоже был весел. Да и домашнюю работу Руфь выполняла теперь не безразлично, а тщательно и старательно. Мисс Бенсон, несомненно, тоже оказала влияние на переворот, происшедший в поведении Руфи, но Салли приписывала заслугу своей силе убеждения.

Однажды мисс Бенсон и Руфь сидели вдвоем. Хозяйка заговорила сначала о ребенке, а потом стала вспоминать свое собственное детство. Незаметно разговор перешел на воспитание детей. По мнению мисс Бенсон, для того, чтобы дать разумное воспитание ребенку, матери необходимо самой поучиться и образовать свой ум чтением. После этого разговора Руфь решила просыпаться как можно раньше этими прекрасными летними утрами и учиться, приобретая те знания, которые можно будет передать потом сыну. Она не была особенно образованна, мало читала и не знала ничего за пределами простых повседневных занятий. Однако природа одарила ее утонченным вкусом, здравым смыслом и способностью отделять ложь от правды. Эти качества очень пригодились ей, когда она принялась за свое образование под руководством мистера Бенсона. Рано утром она читала книги, которые он ей указывал, и проявляла при этом редкое прилежание. Она не пробовала учиться иностранным языкам, но принялась учиться латыни, чтобы впоследствии самой учить сына. Эти летние утра были счастливыми для Руфи: она старалась не вспоминать больше прошлого и не заглядывать в будущее, но со всей серьезностью жить только настоящим.

Встав рано, когда воробьи еще только начинали щебетать, будя своих товарищей, Руфь одевалась, открывала окно, поправляла полог, чтобы солнечные лучи и свежий воздух не потревожили спящего сына, и садилась заниматься. Когда ее одолевала усталость, она подходила к спящему малютке, смотрела на него и мысленно молилась о нем. Иногда Руфь сквозь открытое окно смотрела на поле вереска, которое вздымал волнами ветер в утреннем тумане. Это были ее недолгие минуты отдыха, и после них она с новыми силами возвращалась к занятиям.