Насколько мы близки - Сьюзен С. Келли Страница 44

Вокруг все изменилось. Поезда по-прежнему мелькают мимо, и мусоровоз с тем же чавканьем и скрипом совершает свой объезд, но нет детей – некому стремглав продираться сквозь заросли кудзу, некому сломя голову вылетать на обочину, чтобы полюбоваться ежедневным действом. Еще несколько лет назад дети завороженно следили бы за работой отбойного молотка на соседнем дворе, наверняка сравнивая его оголенный мотор с перпетуум мобиле. Вот только они больше не дети.

– Нужно шагать вперед, – однажды сказала Рут. – В противном случае умрешь или застынешь. Как акула или бетономешалка.

Тогда я решила, что она говорит о браке. Не о себе.

Некому больше играть в «Салон красоты»… впрочем, я бы теперь и не стала. Месяц назад я безжалостно обрезала волосы под модель со снимка, который тайком выдрала из библиотечного журнала.

– Стимул будь здоров! – одобрила бы Рут, покатываясь со смеху.

– Ага! Типичная Джейн Эйр! – простонала бы я в ответ.

– Ма-ам! – орет из своей спальни Джей.

Усталость в его голосе смешана со скукой и раздражением. Мне знаком этот тон. Сколько раз я слышала его от детей – в ответ на требование убрать в комнатах, от Скотти – во время супружеских стычек. И от прокурора на суде.

Я иду на клич сына со вздохом облегчения – по крайней мере, он занят делом, мается с домашними заданиями. Едва ли не с гордостью за собственную посредственность Джей на днях объявил: «Ровненько, а?» – и выложил перед нами табель со сплошными тройками.

– Чем помочь? – спрашиваю я, поднявшись к сыну.

Однако дело, оказывается, не в домашнем задании. Нависнув над сгорбленными плечами Джея, я обнаруживаю перед ним анкету психотерапевта.

Строчки для ответов в основном зияют пустотой, хотя местами корявый почерк Джея залез и за поля.

– Вот! – Сын тычет в один из вопросов. «Вы мастурбируете, – гласит пункт анкеты. – Вас это тревожит?»

В последнюю секунду я успеваю проглотить смешок.

– Мам! Оральный секс – это что? – поинтересовался у Рут девятилетний Грейсон.

– Красивая сказка, – последовал небрежный ответ.

Глянув на предыдущий пункт, я читаю: «Как по-вашему, чего ждет от вас мама?»

Чтобы я достиг всего, на что способен, – нацарапал в графе ответа Джей.

«Как по-вашему, чего ждет от вас отец?»

Что я окажусь в полной заднице.

В откровенном расчете на шок с моей стороны, Джей задирает голову и ухмыляется с ядовитым прищуром.

– Достаточно одного слова: «нет», – советую я бесхитростно, игнорируя провокацию.

Джей ненавидит сеансы у психолога, но Скотти, несмотря на возмущение по поводу расценок частного специалиста, тем не менее поддался на мои уговоры. Джей поделился со мной ночными кошмарами – ему кажется, что его пальцы распухают, обретают перепонки и стягиваются завязками, наподобие бейсбольных перчаток.

– Ваша тревога полностью оправданна, – поддержал меня доктор Мартин восемь месяцев назад.

Я позвонила ему с рассказом о неуклонно ухудшающихся отметках Джея, о его пугающей враждебности и поделилась своими предположениями о причинах: смерть Рослин и уход Рут.

– Родители склонны безосновательно и безответственно преувеличивать забывчивость и беспечность детей, – добавил он.

Я хочу обнаружить и погасить искры проблем Джея сейчас – не дожидаясь, когда они вспыхнут и мой сын будет безнадежно сломлен. Хватит с меня ситуаций, которые разрешаются сами собой.

Вчера вечером я заглянула в видеотеку – в качестве награды за целый день плодотворной работы. Кассету мне до сих пор посмотреть не удалось, и отдавать придется далеко за полночь. Скотти уже будет спать, ну а я совсем не против лечь попозже.

– Почему бы не вернуть завтра? Подумаешь, штраф заплатишь! – сказал Скотти.

Мы оба слышим журчание ручейка печали, но наш брак странным образом окреп: не обменявшись ни словом, мы сообща осознали хрупкость счастья, плавное течение ежедневности и препоны на ее пути.

– Мы одно целое, – как-то сказал Скотти. – Без преувеличения.

– Таков мой принцип, – как-то сказала я. – Но ты вправе иметь свои.

И все же, под влиянием моих собственных и чужих правил, я пойду в видеотеку, даже после полуночи. К тому же я очень люблю бродить вдоль полок, выхватывая взглядом названия фильмов, которые многое значили для меня в прежние дни. Мне нравится смотреть, наблюдать, прислушиваться к посетителям, таким же разным, как и их выбор кассет. Одышливые пожилые пары обсуждают достоинства старых мюзиклов и комедий; неуклюжие, вихлястые подростки рыщут в поисках новых хитов; такие же, как я, одиночки, предпочитают экранизации. Геи узнаются с легкостью, лесбиянки тем более, наводя меня на воспоминания о давнишней, беспочвенной сплетне о Рут. Даже тем – по счастью, недолгим и, в сущности, смехотворным эпизодом Рут меня кое-чему научила.

– Надо же. Я и не догадывалась, насколько тонкое существует различие между понятиями «дружба» и «отношения», – заметила она. – А ты?

Вечный наблюдатель, глядя на любителей видео, я мечтаю спросить у каждого, что он хотел бы найти на этих полках. Приверженность этих незнакомых мне людей к кино обнадеживает: жизнь продолжается, какие бы стихии ни сотрясали мой собственный злосчастный квартал, с его опустевшими домами и дворами, где не встретишь детей. Фильмы, люди… все напоминает мне о Рут. Постоянно. По-прежнему. Несмотря на отсутствие хоть какой-нибудь весточки – письма, звонка, объяснения. Прошел год с нашей встречи в зале суда. Прошло два – с тех пор, как она меня бросила. Я все еще жду почтальона.

Теперь я пишу беспрерывно, ежедневно, без насилия над собой и без опаски. Книга завершена и принята к печати. А значит, как писатель я получила признание. Но я до сих пор не написала то, ради чего, собственно, в свое время взялась за перо. Не написала, потому что не могу определиться с темой.

Я не хочу писать о поступках людей и причинах этих поступков. Мне хочется писать о том, как огонек свечи на праздничном столе ложится позолотой на волосы, и жизни, и судьбы женщин. О том, как мерцают перстни и ожерелья, как отливает нейлон на стройных ногах, в золотистых отблесках, вызывающих в памяти лампочки в тех автобусах, что возили нас домой с танцев. О смущенных признаниях в полумраке, и девичьих секретах, и быстрых объятиях. Этот мягкий, приглушенный, золотистый свет… не брызжущий солнечный, не мертвенный флюоресцентный, под которым все становится стылым и примитивным. Мне хочется уловить этот дивный свет и понять, что он потерял.

Нечаянные, ежедневные трагедии жизни.

– Но ведь ты можешь об этом писать. А можешь и просто о жизни, – сказала Рут.

Я так и сделала.

Временами я настолько погружаюсь в работу, что забываю обо всем на свете. И тогда расческа обнаруживается в морозилке, а серьги – в вазе с фруктами. Как в те первые дни тоски по Рут, когда я могла не заметить, как четыре часа канули в вечность.