Ханская дочь. Любовь в неволе - Ине Лоренс Страница 44

— Что это за царь, если он поселился в такой халупе? Ничего, когда-нибудь это изменится! Пойдемте, Иван Ильич.

С этими словами генерал направился к отдыхающим паромщикам и приказал им поторапливаться, пригрозив бедолагам плетью. Они быстро отвязали швартовы и налегли на весла. Судно прошло мимо Петропавловской крепости — на постройке, как муравьи в гигантском муравейнике, суетились рабочие. Очертания и мощь будущей крепости были уже ясно различимы, но офицеров это зрелище, казалось, ничуть не впечатлило:

— Шведские пушки разнесут эту царскую игрушку в щепки! — ухмыльнулся Федоров и поинтересовался, куда они, собственно, направляются.

— К нашим хорошим друзьям, — загадочно ответил Горовцев и кивнул в сторону гребцов: — Нам на ту сторону.

Гребцы послушно направили судно к берегу и безучастно наблюдали, как офицеры спрыгивают на сушу, даже не сделав попытки выклянчить пару копеек на водку. Пока они мрачно гребли назад, Горовцев и Федоров пошли к маленькой деревянной церкви, зажатой между двумя темными монастырскими постройками. Горовцев постучал, через несколько мгновений дверь отворил молодой бородатый мужчина в черной шерстяной рясе.

— Что изволите, ваше благородие? — спросил он, сгибаясь в глубоком поклоне. По быстрому взгляду было ясно, что Горовцев ему знаком.

— Нам нужно к его высочеству, царевичу Алексею, — коротко бросил Горовцев. Федоров удивленно посмотрел на него.

На лице монаха отразилось сомнение. Горовцев сделал успокаивающий жест и указал на своего спутника:

— Этот человек — наш добрый друг, который желает засвидетельствовать царевичу свою преданность.

— Тогда добро пожаловать. — Монах посторонился, пропуская офицеров, и повел их длинным коридором. Вокруг царил мрак, лишь кое-где коптили тусклые сальные лампы, едва освещавшие стены на два шага вокруг, но Федорову все же удалось заметить, что стены сложены из едва оструганных бревен, на которых кое-где еще сохранились остатки коры. Комната, куда они вошли, выглядела не лучше: не было ни отделки листовым золотом, ни икон в окладах, усаженных самоцветами, — ничего, что украшало церкви в Москве, Суздале и других городах.

Горовцев заметил, что его спутник растерялся, и улыбнулся:

— Наши благочестивые монахи вынуждены жить здесь согласно царскому указу. Они утешаются тем только, что это не навсегда.

Монах кивнул, соглашаясь, перекрестился и вздохнул:

— Мы мечтаем о том дне, когда покинем эту трясину и вернемся в исконные русские земли.

— Да будет так! — послышался голос Игнатьева. Протопоп приказал зажечь остальные лампы, полумрак отступил. На грубо сколоченном стуле восседал царевич, рядом с ним стояли Игнатьев, Лопухин, Кирилин и Шишкин. Военные с интересом посматривали на Федорова.

— Познакомьтесь с нашим добрым другом, Иваном Ильичом Федоровым! — представил Горовцев гостя. Собравшиеся закивали, приветствуя новичка. Игнатьев выглядел словно кот возле мышиной норы:

— Ну, Павел Николаевич, и что вы узнали нового на совете у царя?

— Война проиграна еще до начала! Шведская армия насчитывает более ста тысяч человек, хорошо вымуштрованных и вооруженных. Они разобьют наше войско в два счета.

— Они разобьют царя! — Игнатьев воздел руки к небесам, словно призывая Бога ускорить появление врага.

Кирилин добавил:

— Против стотысячной армии любое сопротивление бесполезно!

Горовцев безрадостно рассмеялся:

— Царь считает по-другому. Он не бросит эту кучку жалких избушек, пока не зальет кровью всю землю. Мы должны действовать, иначе святой Руси придет конец.

— Вы правы, Павел Николаевич, вчерашнее происшествие лишний раз подтвердило, какое Петр Алексеевич, в сущности, дитя. Никто из его предшественников не был таким безумцем, чтобы в деревянной скорлупке выйти в море, кишащее врагами. Сие легкомыслие непростительно даже безусому мальчишке, не говоря уж о государе. Это ли не доказательство, что он не способен управлять страной?

Ответом на горячую речь Федорова были аплодисменты.

Горовцев посмотрел на царевича:

— Нужно что-то делать, ваше высочество, иначе Россия погибнет!

Алексей Петрович побледнел и, моргая, уставился в пол:

— Не забывайте, что царь — мой отец и я обязан повиноваться ему.

— Так писано в Библии. Но не падайте духом, ваше высочество, во власти святой церкви отпустить вам этот грех. Вы нужны России! — Голос Игнатьева звучал торжественно.

Царевич поглядел на попа как на святого и потянулся поцеловать его руку.

— Дай бог, чтобы мой отец попал в плен к шведам в первой же битве! — прошептал он обескровленными губами.

Григорий Лопухин топнул ногой:

— Вчера это почти удалось, но Петру, видно, сам черт помощник.

— Ваша правда! Без вмешательства нечистого тут не обошлось, иначе царь бы не спасся. — Молодой монах, сопровождавший Горовцева и Федорова, произнес эти слова презрительно, словно выплюнул.

— Если царю помогают силы ада, мы должны быть вдвое осторожнее и не поступать опрометчиво. — Шишкин передернул плечами, голос его дрожал.

Тут же к нему подступил монах и осенил военного крестом:

— Не бойся, сын мой! Власть святой православной церкви оградит тебя от сатаны и его прислужников.

Все, бывшие в помещении, перекрестились. Игнатьев начал молитву, призывая себе в защиту небесное воинство. Не успел он выговорить последнее слово, как заговорщики снова начали обсуждать свои планы. Большинство офицеров придерживались мнения, что война закончится вскоре после начала — смертью или пленением царя, таким образом, дорога мирным переговорам будет открыта. Но генералу Горовцеву эти рассуждения казались чересчур оптимистичными. Он наблюдал за царевичем: Алексей разрывался между сыновней преданностью отцу и надеждой вскоре занять престол и сделать Россию такой, какой мечтали видеть ее царевич и его духовный отец. Генералу Горовцеву было очевидно, что Алексей никогда не отважится на открытое выступление против отца. Они с Игнатьевым обменялись красноречивыми взглядами.

Протопоп знаком привлек внимание царевича и кивнул в сторону двери:

— Ваше высочество, простите, пожалуйста, не оставите ли вы нас на какое-то время наедине? Я вижу, Павел Николаевич желал бы беседы со мною для просветления души.

Царевичу стало ясно, что сейчас будут обсуждаться вещи, для его ушей не предназначенные, однако это ни капли его не волновало — Алексей придерживался пословицы «меньше знаешь — крепче спишь». Офицеры выстроились в шеренгу и поочередно целовали царевичу руку, затем Алексей удалился.

До тех пор, пока дверь за Алексеем не захлопнулась, в комнате царила мертвая тишина. Внезапно генерал Горовцев ударил кулаком по ладони:

— Невозможно сейчас сидеть сложа руки и ждать, когда небо освободит нас от Петра, пришла пора действовать.