Никогда в жизни! - Катажина Грохоля Страница 44

Затолкала в шкаф простыни, полотенца и блузку. Пошла в ванную, стерла крем, высушила волосы, натянула индийскую юбку и черную блузку. Я была полностью скомпрометирована. Минутку подумала, красить ли глаза, и отказалась от этой затеи, вспомнив, как мы разводились с Эксиком и у меня все размазалось.

Хотя такой обед ни к чему не обязывал и Адам был всего лишь – если так можно выразиться – коллегой по работе, да и в редакции мы виделись, кажется, пару раз, сердце все же было готово выскочить у меня из груди от стыда, но я решила взять себя в руки. Как хорошо, что нас ничто не связывало, потому что иначе в такой ситуации я бы непременно что-нибудь разбила!

* * *

Обед был классный.

Адам звонил каждый день. Я не воспринимала его как мужчину. Может быть, мы сумеем стать друзьями.

Уля сообщила, что подозреваемый Иероним был задержан и выпущен за неимением доказательств. Она прочитала об этом в газете. Я не читаю таких статей – мне это только действует на нервы. Сегодня одно, завтра другое. Не успеваешь следить. Уля вообще не понимает меня: да, я могу простить этому типу то, что он бандит, но как можно простить обман? Жену? О, только не это!

* * *

Сегодня Тося вернулась из школы в своей одежде. Уже в дверях заявила, что была там в последний раз. Она сказала директору, что переходит в другую школу. Или пойдет работать. Ее никто не понимает. В Испании она могла бы уже выйти замуж. Она ненавидит школу.

Я обмерла.

Тося бросила сумку у двери, взяла Сейчаса на руки и ушла к себе. Я позвонила Эксику, чтобы он с ней поговорил по-отечески. Тося настаивала на своем.

Я позвонила Адаму. Он как-никак социолог, а потому я рассказала ему про школу. Адам сказал, что девочку, дескать, надо оставить в покое, не принуждать, пусть сама разберется в себе. Надо сходить в школу и узнать, в чем дело. Не устраивать ей скандалов и насильно не заставлять ее ничего делать. Проявить максимум доброжелательности. Потом он спросил, может ли приехать. Приехал. Не обращал на меня вообще никакого внимания. Постучался к Тосе и беседовал с ней почти час. Не знаю даже о чем. Я как дура сидела за столом в саду, Уля мне помахала, чтобы я зашла. Я крикнула Адаму, что я у Ули. Я была вне себя от злости. Он может зайти к Уле как только захочет – тоже мне социолог.

Уля спокойно выслушала все, что накопилось у меня на тему этого мира, мужчин, отцов, посторонних мужчин, директоров, встревающих не в свое дело мужиков. Я пила чай и просто захлебывалась. Со мной Тося вообще говорить не стала! А с чужими, значит, можно?

Уля слушала-слушала, а потом сказала, что я все-таки какая-то странная и что Тосе, конечно, не следует ходить в школу, пока я не выясню, в чем дело, и чтобы я не приставала к дочери, потому что у нее тяжелое время, тот ее парень из Кракова уже даже не пишет, и вообще я должна ее понять – такое разочарование в таком возрасте и так далее. Почему мне ничего об этом не известно?

Потом пришел Адам. Он был мил и спокоен как ни в чем не бывало. Отвратительный тип. Непонятно, зачем приехал. Строит из себя умного. Даже не обратил внимания на то, что я подстриглась!

* * *

Тося не пошла в школу. Сказала, никогда не вернется в эту школу, не пойдет туда, хочет перевестись в другую. Я держала себя в руках, в руках, в руках. Адам сказал, что я просто гений самообладания.

Вчера приехала Тосина классная руководительница. Она сказала, что Тося должна вернуться, в жизни случаются разные вещи. Ее дочь тоже тяжело и болезненно переносила школу, ссоры и все остальные проблемы. Все Тосю ждали. Ни к чему обижаться на мир, коль в нем столько добрых людей. Она непременно со всем справится…

Господи, какой чудесный день! Как прекрасна жизнь! Как потрясающе хорош этот мир! Тося пошла в школу! Вернулась! И как поступил директор, который, по-видимому, принадлежит к вымирающей разновидности настоящих мужчин! Он взял мою дочь за руку, вошел вместе с ней в ее собственный класс и сказал:

– Хочу вам представить вашу новую одноклассницу, Тосю. Надеюсь, что вы ее хорошо примете. Она ведь решила прийти именно в нашу школу.