Старая сказка - Кейт Форсайт Страница 44

— Здесь нет никаких темниц, — сердито вскричала я. — И скелетов тоже. У нас имеются лишь погреба и пещеры, причем замечательные, в одной из них жил отшельник.

Герцог Орлеанский выразительно приподнял бровь.

— Saperlipopette! [92]Погреба. И пещеры. Очаровательно.

— Пожалуй, нам стоит исследовать эти темные подземные пещеры, монсеньор, — странным вкрадчивым тоном произнес Филипп, словно бы шутя.

— Непременно, — тем же самым многозначительным манером отозвался герцог Орлеанский.

Я переводила взгляд с одного на другого, не поняв юмора.

— Там есть и подземный ход, — сообщила я им, желая, чтобы придворные короля полюбили замок Шато де Казенев столь же сильно, как любила его я.

Оба мужчины рассмеялись, но как-то уж очень зло.

— Ты слышал, Филипп? Подземный ход. Теперь уж точно мы должны спуститься в него.

— Вам следует попросить управляющего моей мамы, чтобы он дал вам фонари, — сказала я. — Там очень темно.

Теперь они засмеялись в голос, поддерживая друг друга. Герцог Орлеанский даже прижал свой надушенный жасмином платочек к глазам.

— А я еще думал, что в этой глуши мне будет скучно! А здесь, оказывается, столько пещер и подземных ходов, которые стоит исследовать!

Я попятилась. Мне не понравилась злоба, которую я расслышала в их смехе, и еще я не понимала, что их так позабавило. Высматривая maman, я заметила ее прижавшейся к стене, пока мимо нее толпой валили придворные, оживленно болтающие, как сороки. Лицо у матери было бледным и напряженным.

— У меня есть для вас подарок, мадам, — обратился к ней король.

— Ваше Величество слишком добры, — пробормотала она в ответ.

Король щелкнул пальцами, и матери вручили небольшой портрет, на котором был изображен он сам в накидке из меха горностая и голубой парчи. В одной руке он держал жезл с навершием в виде геральдической лилии, а другой опирался на корону.

— Благодарю вас, — неловко улыбаясь, ответила мать, и я поняла, что она едва сдерживается, чтобы не съязвить.

Приняв портрет, она оглянулась по сторонам с таким видом, словно не знала, что с ним делать. Подошел Монтгомери и избавил ее от подарка, и до меня долетел их негромкий разговор:

— Куда мы его повесим? Что будем делать? Столько людей. Где они будут спать? У нас достаточно устриц? Лучше открыть еще вина!

И вновь я ощутила на себе пронзительный взгляд короля и поспешно отпрянула, положив руку на загривок Цезаря, но тут на меня налетела сестра Мари и принялась трясти и отчитывать.

— Мне очень жаль, но я забыла, — вскричала я.

— Забыть о приезде короля? Как ты могла?

— Он появился слишком рано…

— День выдался таким славным, что он решил поехать верхом, — сказала Мари.

— Как, должно быть, немилосердно трясло в экипажах этих бедных дам, которые старались не отстать от него, — заметила я. — Наверное, он скакал галопом всю дорогу, раз прибыл сюда в такую рань.

— Уже почти полдень, — сообщила мне сестра. — Если хочешь знать, maman в ярости. Мы видели, как ты бежала из конюшен буквально за несколько секунд до их появления и при этом выглядела, как какая-нибудь дикарка, которую воспитали волки. Представляешь, что будет, если король видел тебя?

Я не рискнула признаться, что так оно и было.

* * *

В тот вечер короля и придворных ждало роскошное угощение. Слуги внесли в залу огромные супницы с супом-пюре из каштанов с трюфелями и предложили его каждому гостю. В воздухе повис сочный аромат свежей земли. За супом последовали фрикадельки из фазанины, заливное из лобстера и морские устрицы, доставленные кораблем еще сегодня утром. После паштета из гусиной печенки, поданного на крохотных кусочках хлеба, наступила очередь margret de canard, утиных грудок, фаршированных домашними грушами с арманьяком. [93]Затем появилось рагу из белых бобов с зайчатиной, бедро оленины, приготовленное с корицей и вином, пироги с угрями и салат из садовых цветов и листьев, заправленный оливковым маслом и лимонным соком.

Королева Анна ела, ела и никак не могла наесться. Я еще никогда не видела, чтобы в женщину помещалось так много. Ничего удивительного, что она была такой тучной. Король, впрочем, не отставал от нее. Удобно устроившись в алькове у окна, я могла без помех наблюдать за происходящим за столом в щелочку между тяжелыми занавесками. Maman, разумеется, полагала, что я уже лежу в постели, но я прошмыгнула в зал, пока слуги накрывали на стол, и благополучно спряталась. Я не собиралась упустить ни единого мгновения королевского визита.

За едой королева Анна умудрялась еще и поддерживать разговор.

— Ах, мадам, — заявила она моей матери, — мне вас жаль. Две дочери! И ни одного супруга. Как же вы рассчитываете собрать для них приданое?

— Я буду стараться сделать все от меня зависящее, — с вежливой улыбкой просто ответила мать.

— Лучше всего отправить младшую в монастырь, — с утомленным видом заметил кардинал Мазарини.

Улыбка застыла на губах матери.

— Боюсь, она не создана для монастырской жизни.

— В таком случае монастырь — самое подходящее для нее место, — изрек кардинал, потягивая вино. — Он сломает ее нрав. Девицам подобает оставаться кроткими и смиренными, всегда готовыми слушать и молчать.

От негодования я скорчила рожицу, но мать лишь слабо улыбнулась.

— В наши дни выдать девицу за Христа стоит ничуть не дешевле, чем за обычного мужчину, — с ухмылкой заметил герцог Орлеанский.

Брат короля вырядился в розовый атлас, рукава его камзола щеголяли разрезами и разноцветными лентами, а пена кружев ниспадала с самого локтя, закрывая пальцы. В ухе у него покачивался огромный розовый бриллиант, а еще один сверкал на пальце. Его друг Филипп, который, как мне стало известно, оказался шевалье де Лорреном, выглядел столь же изысканно в костюме лиловато-коричневого атласа. На обоих были исключительно мешковатые панталоны, которые походили, скорее, на юбки с ворохом лент на поясе и у колен.

— Бедная девочка, — сказала Анна-Мария-Луиза, герцогиня де Монпансье, откладывая вилку. — Но почему она непременно должна выходить замуж? Ведь она наверняка может принести пользу своей семье и без необходимости сочетаться браком с кем-либо?

— Ты говоришь так, — язвительно высказался герцог Орлеанский, — чтобы скрыть тот факт, что сама ты никому не нужна. Тебе предлагали руку самые богатые женихи во всем христианском мире, но ты так и не сумела найти себе мужа.

Анна-Мария-Луиза залилась краской и поспешно уткнулась в свою тарелку.