Год длиною в жизнь - Елена Арсеньева Страница 44

Очень не хотелось Александре Константиновне, чтобы любимому,обожаемому ее Игорьку – нет, Георгию, конечно, Георгию! – выпало когда-нибудь впуть до Нерчинска махнуть. А оттого она и подсунула ему скоромное пушкинскоечтиво в надежде, что он – мальчик уже большой, и если даже ушки у негопокраснеют, он все равно сумеет отделить зерна от плевел.

У Георгия во время чтения краснели не только уши, но и щеки,и шея, видная в вороте рубашки, однако это было единственным признаком егорастерянности. Он стойко держал хорошую мину при плохой игре, по терниям сюжетапроскочил, не дрогнув, пожал плечами, а потом вернулся к той самой строфе,загодя отмеченной бабушкой карандашиком: «Как узнал о том народ…»

– Понятно… – протянул внучек, не глядя на Александру Константиновну.– А я и не знал, что это Пушкин… – Зыркнул черными глазищами вверх-вниз,прикусил губу, пробурчал опять: – Понятно…

Больше не было о сем сказано ни слова, однако никакихопасных бумажек Александре Константиновне у Георгия больше не попадалось (чтововсе не означало, конечно, что их не было!). Да она, впрочем, лишена быласыскного азарта и надеялась на разум парня. А по ее мнению, разум у парняимелся.

Но, молчи не молчи, а бытие определяет сознание. ПоэтомуАлександра Константиновна очень болезненно воспринимала все глупости, творимыевысшим начальством и руководством страны, понимая, что они «подогреют»негодование Георгия и его друзей. Молодежи вечно хочется колебать мировыеструны… Это выражение, насчет струн, Александра Константиновна прочла у кого-тоиз поэтов, а у кого, не помнила, может, тоже у Пушкина. Или у Державина?Сумарокова? Карамзина? Нет, не вспомнить! Зато она накрепко запомнилавычитанное у Достоевского в «Братьях Карамазовых». Мол, наши русские мальчикипридут в вонючий трактир, засядут в угол, и хоть прежде не знали друг друга, апотом еще сорок лет не будут знать друг друга, но зато примутся рассуждать омировых вопросах, не иначе: есть ли Бог, есть ли бессмертие? А которые в Богане веруют, те о социализме и анархизме заговорят, о переделке всегочеловечества по новому штату. Так ведь это те же вопросы, только с другогоконца. И множество, множество самых оригинальных русских мальчиков только иделают, что о вековечных вопросах говорят у нас в наше время…

В отличие от России царской, в России советской неслишком-то много было «трактиров» (столовых, кафе, пивных, ресторанов,пельменных etc.), где «русские мальчики» могли бы собраться и поговорить, неопасаясь «всевидящего глаза и всеслышащих ушей» некоей конторы, названиекоторой в восемнадцатом году состояло из двух, в тридцать седьмом из четырех, аныне – из трех букв. Хороший, кстати, вопрос для команды КВН… Обычно «русскиемальчики» ютились по кухням или общежитским комнаткам, дымили папиросами, пилипустой чай, чтобы промочить охрипшие горла, иногда уезжали в турпоходы, и тогдапесни под гитару у костра сбивались все на те же опасные, такие опасные для нихи, увы, совершенно безвредные для «мировых струн» споры: что делать, куда идти,кто виноват, когда же придет настоящий день… и вообще, будет ли все-такинынешнее поколение советских людей жить при коммунизме, или нет…

Каждый раз, когда Георгий задерживался, АлександраКонстантиновна видела в воображении этакую продымленную кухню (пять-шестьквадратных метров) в какой-нибудь пятиэтажке. Форточка открыта, чтобы «русскиемальчики» не задохнулись от дыма «Примы» или «Звезды», ну а под форточкой стоитсебе, навострив непомерно длинные уши, некий человек с неприметной внешностью,а из-за угла выворачивает «черный ворон»… Сердце немедленно начинало колотитьсятак, что приходилось совать под язык таблетку валидола, а то и нитроглицеринакапать на сахарок! И не помогала ирония, мол, у всех друзей Георгия квартиры нев первом этаже, и пресловутый человек с неприметной внешностью и длинными ушамине станет летать, чтобы подслушивать их разговоры…

– Извините, Александра Константиновна, – раздался рядомнегромкий голос. – Кажется, мы пришли. Вы позволите проводить вас до квартиры?Если не ошибаюсь, вы занимаете номер два в первом этаже?

Александра Константиновна очнулась и с немалым изумлениемуставилась на женщину в зеленом элегантном костюме, стоявшую рядом с ней сдвумя авоськами в руках. Они каким-то образом оказались возле подворотни, закоторой стоял дом, где издавна жили Русановы, потом Аксаковы, а с некоторых пори Монахины.

– Почему в первом? Во втором! – удивилась АлександраКонстантиновна.

– Ой, да, я все время путаю, – кивнула женщина. – В Россииочень забавно нумеруются этажи. Во Франции первый этаж – это ваш второй. А вашпервый – обычно служебный, он и не нумеруется никак.

– Погодите-ка, девушка, – насторожилась АлександраКонстантиновна. – Погодите-ка! Опять вы о Франции! Вы что, в самом деле изПарижа?

– Ну да, я же сразу сказала, что из Парижа, – кивнула «девушка».– Кстати, меня зовут Рита Ле Буа.

Фамилия показалась Александре Константиновне чем-тознакомой, но она не могла сообразить почему.

– А откуда вы знаете меня и мой адрес?

– Потому что я знакома с одной дамой в Париже, которая… –Рита Ле Буа запнулась, нерешительно глядя на Александру Константиновну, –которая дала мне относительно вас небольшое приватное поручение.

Александра Константиновна неприязненно сузила глаза:

– В Париже? Дама? Знает меня? Совершенно не представляю, ктоэто!

Рита Ле Буа смотрела растерянно:

– Александра Константиновна, неужели вы забыли… ведь у вас вПариже…

Ле Буа! Александру Константиновну даже в дрожь бросило. Онавспомнила!

Эвелина Ле Буа! Оля и Люба, когда Александра вернулась изПезмолага, рассказали ей то, что открыл им незадолго до смерти КонстантинАнатольевич Русанов. Честно говоря, Александра не вполне в ту историю поверила.Очень уж она походила на какой-нибудь роман. Просто театральщина какая-то вдухе Клары Черкизовой! А жизнь – не роман, нет, не роман. Это трагедия.Трагедия, которая может грянуть из-за повода, куда более ничтожного, чемразговор с какой-то подозрительной особой на улице – вдобавок разговор опарижских родственниках… Поэтому Александра Константиновна снова сузила глаза,с еще более неприязненным выражением, чем прежде:

– У меня никого нет в Париже. Ни-ко-го! И мне оттуда не откого получать никаких приветов. Не от ко-го! А вы, я погляжу, с такимиподходцами! Капусты якобы ей захотелось, ах ты Господи… Придумали бы что-нибудьпооригинальнее! Ладно, довольно! Поднесли сумки – и спасибо большое. И прошувас более меня не беспокоить. Слышали? Не бес-по-ко-ить! Прощайте, мадемуазель!