Причуды богов - Елена Арсеньева Страница 44

Посреди двора стояли друг против другаполуодетый Ржевусский и пан Жалекачский, поигрывающий карабелею. Точь-в-точьтакая же была у «бедуина», да не совсем, на конце ее не было отверстия спродетой насквозь проволокой. Такую штуку Юлия уже видела: когда размахивалисаблею, проволока била по лицу противника и не давала подойти поближе.

Вот и теперь Жалекачский наступал играючи, аРжевусский неловко пятился. По всему видно было, что он более привык держать вруках кокетливую французскую шпажонку, а не это коварное оружие – то литурецкое, то ли польское. И все-таки уродился он удал да ловок, а потому, какбы и забыв про свое нелепое одеяние, постепенно освоился с незнакомым оружием иперешел в наступление. При первом же его выпаде пан дракон столь удивился, чтозамешкался – и рубаха его тут же была вспорота от шеи до пояса.

Даже сквозь толстые стены проник разъяренныйрев, и по знаку хозяина толпа прихлебателей навалилась на Ржевусского, а сабля,выбитая из его руки, покатилась, звеня, по замороженному двору.

«Что же вы делаете? – чуть не закричалаЮлия. – Все на одного?! Да вы же дворяне, шляхта!»

Но она не сказала ни слова, подавленнаястремительностью событий и осознанием: эта дерзость может стать вообщепоследней дерзостью в ее жизни, ибо пан Жалекачский – царь и бог в своемпоместье! Ему человека убить – что чихнуть! Ведь сейчас все, кажется, к этому ишло. А когда толпа снова отхлынула, бурнус Ржевусского был завязан под шеейнаподобие савана и стягивал руки покрепче смирительной рубашки. Даже ноги былиспутаны – он только и мог что семенить, подталкиваемый к перепуганному ксендзу,которого в тычки гнали с другого конца двора, а из низенькой дверки подвалавыходил, с наслаждением расправляя могучие плечи, длиннорукий приземистыйчеловек, державший в руках… о Господи Иисусе! – топор палача, и при этомзрелище ноги Ржевусского вовсе заплелись, а изо рта вырвался нечеловеческийвопль.

– Да нет, быть того не может! –пробормотала вконец потрясенная Юлия. – Так не бывает! За что?!

Вспомнились высокопарные тосты за воскресшийдух старого польского рыцарства, за свободу Речи Посполитой, за польский гонор,за волю и разгул его.

«Какая еще свобода?! – в ужасе подумалаЮлия. – Вот она – ваша свобода! Вот воля вашей гордыни и этогонесусветного гонора! Разве вам свобода не губительна? Не нужны ли всякому извас, равно пану и холопу, кнут и острастка?!»

– Ох, ох… – раздался жалобный голос рядом, и,покосившись, Юлия увидела какую-то женщину с залитым слезами лицом, которая,горестно подпершись, смотрела во двор. Юлия вглядывалась какое-то время, преждечем узнала пани Жалекачскую. Вот теперь никто не дал бы пани Катажине менеелет, чем ей было в действительности. Скорее она походила сейчас на собственнуюмать… А то и бабушку, и ухищрения искусства красоты, местами обновленные, аместами остававшиеся со вчерашнего дня, ничуть не помогали, ибо штукатуркакое-где потрескалась, кое-где обвалилась, а кое-где была размыта потоками слез.И все-таки, несмотря на смехотворную маску, сейчас дракониха показалась Юлиикуда проще и приятнее, ибо ничто не скрывало в ней человечности, а глаза полныбыли искреннего горя. Она беспрестанно крестилась, перебирая четки, и с губ ее,попеременно с жалостными стонами, слетали слова мольбы за пана Вацлава, такогомолодого, такого удалого, такого красивого да пригожего… Ах, Пресвятая Дева,такого стройного и обворожительного!

«Да она же в него влюблена! – вдругдогадалась Юлия. – Она не просто жалеет его и не просто хочет: онавлюбилась в него с первого взгляда!»

В это мгновение пани Катажина обернулась кЮлии и обратила на нее полные муки глаза.

– Да чтоб тебе ни дна ни покрышки! Чтоб тебяпохоронили на росстанях! – простонала она. – Черт ли принес тебя кнам! Да попадись мне тот проклятый Фелюс, я ему все очи повыдеру! Кабы непривез он тебя сюда, ничего б и не было! – Она резко мотнула головой,указывая во двор. – Через тебя такой… ах, такой… гибнет!

Она захлебнулась рыданиями, и это дало Юлиимгновенную передышку. Впрочем, и самого мгновения достало, чтобы придумать, какможно спасти Ржевусского и обратить ярость пани Жалекачской ему во спасение! Даи себе, если на то пошло!

У нее всегда слезы были близко, а уж теперь,когда всю ее так и трясло от страха, не стоило ни малейшего труда заставить иххлынуть по лицу с той же обильностью, как у пани Катажины.

– Да как у вас только язык поворачивается менявинить?! – прорыдала Юлия. – Да он ко мне и не прикоснулся и пальцемне тронул!

– На-ка, не тронул! – изумленноразомкнула синие, ненакрашенные губы пани Жалекачская. – А чего ж ты оралакак резаная, всех переполошила?

«Вот именно. Чего ж я орала, коли так?» –всерьез задумалась Юлия – но опять только на миг:

– Оттого, что он хотел меня избить, когда ясказала, что краше вас!

Пани Катажина открыла и закрыла рот; глаза еев морщинистых веках, лишенные ресниц, изумленно выкатились.

Плохо пришлось бы Юлии, если бы сиявысокородная дама стояла поблизости от зеркала! Но, на счастье, ничего подобногорядом не оказалось, а когда последний раз гляделась в волшебное стекло паниКатажина – неведомо. Да и какая разница?! Все равно она видела не себянынешнюю, а очаровательную резвушку с гладким, словно ягодка, личиком и свежимипрелестями, сводившими с ума всех панов без разбору, какой она была, возможно,лет двадцать, а то и тридцать назад!

– Ты краше меня? Ну, знаешь… – Панивысокомерно повела плечами. – Об этом должны судить мужчины. Им виднее!

– Вот он и судил! – заливаясь вполненатуральными слезами отчаяния и страха, выкрикнула Юлия, ослабев от радости,когда поняла, что пани Катажина принимает их за слезы оскорбленногосамолюбия. – Он сказал, что не видел дамы прекраснее вас, что одно лишьпочтение к приютившему его дому удержало его, чтобы не проникнуть ночью в вашипокои и не молить о любви. Он мечтал затащить вас в свою ванну, да я оказаласьтам прежде. Клянусь, невзначай! Да видели бы вы, как меч его, на васнацеленный, опал рядом со мною!

Пани Жалекачская едва не подавилась, а Юлиябудто с ледяной, накатанной горки неслась:

– Он говорил, что вы – хастани, а это лучшаяиз женщин. Самая красивая и желанная для соития. Поступь ее соразмерна, лоноблагоуханно, нрав приветлив, а на животе… на животе три складки, которые сводятс ума мужчин!

Одному Богу ведомо, откуда, из каких безднвоображения вывалились эти три складки, но свое дело они сделали: взор паниКатажины алчно запылал, и стало ясно – чтобы заполучить любовника, которыйназывает ее такими словами, она готова на все!

Оставалось только придумать, как это – все…