Не родись красивой - Марта Раева Страница 44

Утром Митя встал, побрился, походил по комнатам. И засобирался. Надо было во что бы то ни стало увидеть Катю.

Когда она открыла дверь, он жадно смотрел в ее лицо, чтобы убедиться еще раз в жестокости ее вчерашних слов. Но увидел, как она потянулась к нему — улыбкой, телом, взглядом. Повела его за руку в комнату и, встав очень близко, лицом к лицу, сказала:

— Митя, как хорошо, что ты пришел! Прости меня за то, что услышал вчера! Я солгала тебе. Я люблю тебя все так же, как — помнишь! — когда мы в первый раз не могли оторваться друг от друга…

Митя порывисто обнял ее, и они долго стояли, не веря, что самое страшное осталось позади. Катя прервала молчание и, не желая говорить на неприятную тему, заметила:

— Скажи что-нибудь, Митя. Соскучилась по твоему голосу.

— Да, родная… Хочу тебе вот что сказать… Я почему-то надеялся, что ты не просто объяснишь твои вчерашние слова… те, что меня поразили. И откажешься от них… И моя надежда сбылась. Почему я этого так ждал?

— Ты у меня спрашиваешь?

— Но ты же, встретив меня сейчас, сразу дала понять, что те слова были неправдой…

— А я тебя ждала… верила, что придешь и я тебе скажу правду.

— Я каким-то чутьем понял, что мне надо прийти… примчаться.

— А почему я тебе солгала, ты знаешь? Да? Ну-ка, скажи!..

Митя засмеялся — так ему было легко на душе.

— Ты в очередной раз пожалела меня. Хотела, чтобы я не чувствовал себя виноватым. Но вместо этого так разозлила меня! Я даже забыл сказать тебе «прости».

— Знаешь, Митя, ты обвинил меня в том, что заставила тебя чувствовать виноватым. Ну, своей беременностью… Наверно, поэтому хотела тебе отомстить. — На Митин возглас? «Вот даже как! А я думал, пожалела меня…», пришлось объясняться. — Главное, что я хотела… хотела отпустить тебя на свободу.

Митя серьезно посмотрел в ее глаза, погладил лицо. Потом стал гладить ее живот.

— А мне нужна свобода?… От тебя?

— Видишь ли, надо до конца договорить… Не хочу, чтобы ты считал, что я тебе враг. Ты должен знать: как только ты честно скажешь, что любишь другую, я тебя сразу отпущу.

— И не будешь бороться за меня? Вот ты такая!

— Да, я такая дура! — И помолчав, жалобно призналась, и признание это Митя едва услышал. — Так хочется, чтобы между нами никто не стоял, когда ты так обнимаешь меня…

— Когда я тебя так обнимаю, ты для меня единственная женщина на земле!

Потом они были вынуждены расстаться — нужно было собираться на юбилейный вечер отца Мити.

Но сначала ему нестерпимо захотелось увидеться с другом. Костя обрадовался его приходу. Вышел из-за своего офисного стола, обнял. Еще больше был рад, когда на свой безмолвный вопрос услышал:

— Да, мы вместе… наконец. Так соскучились, истосковались друг без друга.

— Как ты отнесся к Катиной беременности? Ты ведь только сейчас узнал о ней? Мама говорила, что Катя грустила от того, что ты не знаешь об этом.

— Ох, как обухом по голове! Долго не мог осознать, что скоро стану отцом. Каково это быть отцом?

— О, это такое счастье… прижимать к себе свою кровиночку. Вместе с ним переживать все его возрастные изменения…

Митя с восторгом слушал. Когда он ушел, у Кости возникла потребность, от которой не мог освободиться и которая усилилась в последнее время. Костя достал из глубины ящика рабочего стола фотографию Кати в рамочке. Фотография была из телефона, который у него изъяли в клинике. Когда выписывался, ему выдали его гаджеты, которые пришлось сдать по приказу лечащего врача. Тогда же внимательно рассмотрел несколько фото из той его жизни, до операции, до амнезии. На них была запечатлена девушка, которая любила его и которую, как все ему говорили, любил он.

Сейчас рассматривая эту фотографию, Костя не мог отделаться от мысли, что эта юная девушка и нынешняя Катя, мать его сына, совершенно разные люди. На фото Катя смотрела в объектив прямо на него, прямо в его душу. Она полуулыбалась, но глаза были грустные, на лбу морщилась складочка. Брови — о таких говорят «вразлет» — очень длинные, изгибались уголком ближе к виску и придавали лицу выражение изумления. Губы готовились сказать что-то очень приятное, нежное. И вся фигура девушки дышала этой нежностью. Казалось, она всецело была во власти фотографа, его команд-пожеланий. Ведь она позировала своему любимому парню. Костя вздохнул и убрал рамочку туда же, где она была, — подальше от его грустного чувства, такого же глубокого, как этот ящик.

Юбилей Романа Никитича был торжественным, а для юбиляра — печальным. Он тихо даже признался Кате, когда после ее речи благодарил ее и обнял на сцене: «Это, видимо, последнее чествование в моей карьере и жизни». На что Катя возмущенно сказала:

— Не лишайте меня удовольствия еще и еще отмечать ваш юбилей. Художники живут долго, так что не надо грустить.

Мите очень понравилось выступление Кати, сказал, что оно было самым лучшим. Подарил ей, нарядной и довольной, цветы, а на ее удивление этому ответил, что у отца и так полно букетов.

— Сегодня отдохнем, а завтра будет семейная встреча нового года. Будем и там поздравлять отца.

После банкета стал уговаривать вернуться в его квартиру. Катя решила не обижать его. Было такое счастье после долгой разлуки провести ночь с мужем! Ласкали друг друга много и долго, устав, уснули. Впервые за долгие дни и месяцы сон был спокойным, радостным. Наутро поехали к Володиным, Костиным родителям, за Санечкой.

Лидия Ивановна на кухне, когда готовили еду, чтобы накрыть праздничный стол, шепнула:

— Ну, как твой благоверный, счастлив, что станет отцом?

— Да, говорит, что ждет, не дождется этого момента.

— Еще бы!.. Но я на твоем месте наказала бы его как следует… что задержался, оставил тебя одну надолго.

Да, думала Катя, Лидия Ивановна стала ей близким человеком. Все благодаря ее сыночку. Он сидел на руках отца, не отходил от него. Катя заметила это и пожурила, дескать, к мамочке так не прижимаешься, как к папе. Отец и сын переглянулись и довольно заулыбались. Договорились с хозяевами, что приедут в гости на Рождество.