Сюрприз для Александрины - Наталия Ломовская Страница 44

Это какая-то головоломка, подумала я, открыла глаза и засмеялась.

Тут же вокруг меня появилось много людей. Они хлопотали, суетились, и все пытались выяснить, что меня так развеселило.

Но оказалось, что объяснить соль каламбура «головоломка» мне не под силу.

Поэтому люди в белых халатах подняли градус беспокойства.

И вдруг стало тихо, как бывает, когда входит Аптекарь.

Он и в самом деле вошел, и все сначала замолчали, а потом ушли из комнаты.

Аптекарь сказал:

– Как ты, маленькая моя?

– Хорошо, папочка, – сказала я и заревела.

А он сел рядом и обнял меня.

И мы просидели так долго, долго – крепко обнявшись, простив друг другу все обиды, прошлые и даже будущие, простив друг другу все вперед, на много лет, на всю жизнь.

– Она попала в меня?

– Нет, что ты. Я оттолкнул тебя, ты упала и ударилась затылком о косяк.

– Вот почему у меня так болит голова.

– Ага.

– А что было в тетради? Там действительно нет формулы?

– Тетрадь – мой дневник. Я вел его для себя, но хотел, чтобы ты прочитала его когда-нибудь. Там про твою маму. Про Стасю. Глупо, что я обставил все столь таинственно, да?

– И вовсе не глупо. Очень красиво. Загадочная гравировка на брошке…

– Во мне иногда просыпается мальчишка, читавший Жюля Верна и Стивенсона… А формулы давно нет. Я уничтожил ее много лет назад. Но Ирина не верила мне. Мне кажется, она слегка помешалась на этой формуле. И с годами ее помешательство усилилось, приобрело характер мании. Я виноват, что не понял этого. Что подверг тебя такой опасности. Это мне урок.

– Что теперь с ней будет, папочка?

Он поцеловал меня в голову.

– Не думай об этом, ладно?

Я решила не настаивать на более развернутом ответе. У меня имелись дела поважнее.

– А Стася? Что будет с ней?

– Я позабочусь об этом, хорошо?

Я взяла отца за руку. Я сказала ему:

– Слушай. Не скрывай больше от меня ничего. Давай у нас не будет секретов. Давай всегда говорить друг другу правду.

– Ладно, – согласился отец. – Его… Того человека, с которым Стася уехала, взяли. Но Стаси с ним не было. Он сказал, что она сбежала. Сказал, что она заподозрила что-то неладное и скрылась, обманув его…

– Он ведь может врать, папа!

– Может. Но я так не думаю. Мы работаем над этим, Ася. И я уверен, все будет хорошо. Ты не поверишь мне, но я всю жизнь чувствовал, когда Стасе хорошо, а когда плохо. Ее огорчения были моими, ее радости заставляли меня улыбаться. Хотя она и жила в отдалении от меня… А ты находилась рядом, но у тебя такой сдержанный характер, что и о твоих радостях и огорчениях мне приходилось только догадываться.

– Теперь все пойдет иначе. Теперь мы будем откровенны друг с другом, – сказала я и спрятала голову у него под мышкой.

– Раз уж мы договорились об откровенности, то не скажешь ли ты мне, дочь моя, что за мужчина ломился в твою палату сегодня на рассвете? Он притащил куст цветов размером с корову и обаял весь персонал, но ты спала, и его все же не пустили.

– А, это… Один знакомый.

Глаза Аптекаря смеялись.

– Это Жан Макаров, папочка. И, кажется, он мне нравится.

– Александрина, какой кошмар! Он же рыжий! У меня что, будут рыжие внуки?

– Он вовсе не рыжий, а каштановый. И о внуках тебе пока рано беспокоиться. И потом, разве ты не говорил с ним, когда просил за меня в «Эдеме»?

– Я разговаривал по телефону, и не с ним, а с какой-то дамой. Кстати, я вовсе за тебя не просил. Наоборот, предлагал тебя уволить, как только выпадет такая возможность…

– Папка!..

– Но меня там правильно поняли. Ты, вообще, я вижу, не терялась, – заметил отец. – Этот Макаров очень удивился, когда я сказал ему, что тебя зовут не Анастасия, как он полагал, а Александрина… Так что же, позвать его? Он, кажется, до сих пор мается внизу.

– Потом, – пробормотала я в смущении.

– Прости, мне нужно ответить на звонок.

Воронов поднес трубку к уху и сказал только: «Алло».

Потом он только слушал, молчал и кивал.

Но лицо его изменилось.

И я поняла, что он получил добрые вести.

– Стася нашлась, – сказал он мне, окончив разговор. – Представь себе, она, судя по всему, так и не поняла, что была похищена. Ее мнимый жених по ее требованию пошел с ней в какой-то парижский музей, и там она потерялась и отстала от него. Погуляла немного по Парижу и обратилась в российское консульство. Была очень удивлена тем, как ее там встретили… Едет домой.

Я бы могла сказать, что на этом закончилась наша история.

Но как я могу так сказать, если история не закончилась, а только начиналась?

Из больницы меня выпустили к вечеру. Всем вокруг казалось, что меня необходимо засунуть в аппарат МРТ и взять кучу невообразимых анализов.

В это время я успела сильно заскучать, а Макаров заполнил память моего телефона многочисленными сообщениями и ухитрился спустить небольшое состояние на цветы, которыми наводнил мою больничную палату. Некоторые букеты пришлось поставить в другие палаты и в ординаторскую. А одной медицинской сестре, у которой была склонность к сенной лихорадке, даже стало не по себе.

Впрочем, моей выписки Макаров не дождался – он был страшно смущен знакомством с Аптекарем и предпочел ретироваться восвояси, прислав мне еще одно, самое нежное сообщение. Впечатление в целом было такое, словно мне не шишку на затылке лечили, а по крайней мере опухоль мозга оперировали.

Мы поехали не к себе, не в наш особняк. Мы с отцом поговорили и выяснили, что он нам обоим не нравится. Дом решено было заново отдать в лапы декораторов.

– Кстати, – высказался Аптекарь. – Твоя сестра – дизайнер помещений, у нее и диплом есть! Вот пусть она и займется. А пока я не прочь посмотреть, как она обустроилась у себя…

И мы поехали к Стаське. Там отец рассердился на меня. Да что там – он был прав. Не считая вещей, аккуратно сложенных Ириной, в квартире царил чудовищный раздрай. Царица Савская была голодна и, видимо, в знак протеста безнадежно испортила Стаськин диван, так что его пришлось выбросить и купить новый. Время прошло незаметно, и Стаська вернулась вовремя – в квартире было уже почти чисто, а отец, раздевшись до пояса, подклеивал в ванной отвалившуюся местами плитку.

Стаська была веселой, как скворец, как будто и не становилась жертвой похитителей. Сначала, увидев Аптекаря, она было надулась… Но он смог найти для нее какие-то слова и интонации, так что час спустя они уже веселились и хохотали вместе, он то и дело, оговариваясь, называл ее моим именем.